Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

— Эх, вы — тутушки! За что ж вы меня так? Знали бы вы, кем я был раньше!

Молчат тутушки, стесняются себя, переглядываются.

— А ведь был я когда–то знатным Грибом–боровиком. На весь бор моё имя гремело. Все меня уважали. Даже белочки и бурундучки раскланивались и не трогали. Хотели в ту пору наш бор мухоморы да поганки захватить, но мы — боровики не дали в обиду наши края. Защитили. Собой заслонили. Не щадили себя, не прятались, как вы сейчас. Только вот давно это было, уже и не помнит почти никто…

Отмыл старичина щёки морщинистые, побубнил о чем–то да опять в кресле задремал. Повылезали из травы–муравы тутушки–опятушки. Пошептались о чем–то и стали тормошить дедушку.

— А? Где? Что такое?!

— Это мы, деда, тутушки твои. Прости нас, пожалуйста. Мы больше не будем. Расскажи нам ещё о славных грибах–боровиках. А мы тут вместо телевизора для тебя концерт приготовили. Будем петь твои любимые старые боровицкие песни, а если хочешь, так и станцуем для тебя, деда!

— Ах, вы тутушки мои родные! Спасибо вам! Конечно, я уже и забыл даже на что сердиться надо…

Обнял старый гриб своих тутушек. Целует. А сам плачет. И чего плакать–то? Вот же смешной какой… Не плачь, деда, мы тебя любим.

Жили–были два бессмертья. Одно — от Бога, другое — от дьявола. Ну, жили. Не дружили, конечно. Но интересовались иногда: вдруг то, другое бессмертье всё–таки кончилось. Поглядят издали, бинокли на груди поправят и опять разлетаются по делам.

А внизу человек стоит, смотрит, выбирает за кем из них увязаться. Оба улыбаются, к себе зовут. У обоих голоса ласковые, улыбки заманчивые. Какая честная? Какая нет? Поди, разберись. Не человеческого ума дело. Эх, а вдруг ошибёшься? У кого спросить? С кем посоветоваться? Вспомнил человек про осла, который меж двух стогов сена стоит, тоже выбирает. Осел даже знаменитым стал из–за этого, все про него слышали.

Поискал человек осла. Так и не нашел. И стога те давно сгнили. И косточки ослиные рассыпались на ветру. Нет ничего. Стоит человек. Думает. А жизнь кончается уже. И бессмертья его больше не посещают. Они ведь всегда юные. А он уже нет. Зачем он им?..

И не станет человека. Ну, и что? Бессмертия всё равно останутся. Хоть и надоели друг другу уже. Хоть и подглядывать даже неинтересно. А куда им деваться–то? Мечутся то над водой, то над горами, то и вовсе где–то возле дальних звёзд. Некуда им деваться. Нет на них человека.

А что они без него?..

— Привет, бурундучок!

— Здорово, выхухох… кх…кх…

— Поперхнулся? Экий ты безалаберный! Ты что это так свой рот пищей набил — ажно щёки трещат!! Вредно это. Может плохо кончиться.

— Сам ты безалаберный! Я — алаберный! Нельзя ругаться! Я же расстроюсь! И отчего это мне вдруг плохо будет?

— А вот гончих зайцев насмотришься, поперхнёшься, а выперхнуться не успеешь. Больно они шустрые, эти гончие. Ты жуй–жуй, прожёвывай. На меня не смотри…

— Да, ты что? Где ты их видел — этаких зайцев таких? А какие они?

— Вот стою с тобой тут, фотоаппарат готовлю. Сейчас их толпа будет пробегать мимо. Если повезёт — сфотографирую. Потом тебе покажу.

— А глазами увидеть можно?

— Не-а. Быстро бегут. Целая кучка, штуки три, наверное, не меньше, точнее не считал, редкие экземпляры. Говорят, у них уши, как ласты. Ногами скачут, ушами загребают, Лапами воздух крутят, как самолеты.

— Ух, ты! Слушай, выхухоль! А чем они занимаются?

— Бизнесом, прикинь! Гонят своего бизнеса перед собой, как поросенка. Розовенький такой. Визжит. От гончих зайцев уворачивается. Хвостик лысенький, вертящийся. А они его всё гонят и гонят. Он раньше был простым бизончиком. Так зайцы его в парикмахерскую заманили, стрижку модную обещали. Вышел оттуда, копытца в стороны, сам похрюкивает. И себя по–иностранному кличет — бизнесом, а не бизончиком.

— А зайцы?

— А! Эти! Эти его сразу куда- то погнали. Они же гончие! У них целая фирма — «Быстрозаяц» называется. Сфера услуг: по заказу похохмят, обсмеют, догонят и вернут, съедят и выпьют всё, что в вас уже не лезет никуда, а ещё свежее, неиспорченное. Испорченное они не едят. Только свеженькое.

— И как с заказами?

— Отбоя нет, бурундучок! Вот и носятся, как угорелые: везде хотят успеть за своим бизнесом на копытцах… Они его между собой каким–то «стимулом» называют. Я в книжке посмотрел, а это, оказывается, такая палка. Вот умники: что к чему — не поймёшь!

— И откуда ты про всё это знаешь, если ещё и сам их не видел?

— Бобры рассказывали. Они обманывать не станут — серьёзный народ. Они по телевизору нашли передачу про гончих зайцев. Очень короткую. Там главный заяц тычет в экран какой–то пачкой волшебного порошка и кричит: «Мы идем к вам!» На бобров сразу такой ужас напал!

— Стой! Ты же говорил, что их глазами увидеть нельзя!

— Ну, правильно: глазами нельзя, а телевизором–то — можно!

— Смотри, шелестит что–то по лесу!

— Они! Отойди в сторону! Сейчас щелкну фотоаппара… аааа… поздно!

— Что? Где? Почему?

— Всё поздно, бурундучок! Умчались они уже. Видишь, воздух на тропинке вьётся хвостиком и чихает: вот это вот и называется «след простыл».

— Ладно, не горюй! Не хнычь, сосед! Пойдем, я тебя орешками угощу. Сам не съешь, так детишек своих угостишь. Ну, гончие, ну и что? Про мои орешки–то они ничегошеньки не знают. Ага?

А деревья ночью в лесу в прятки играют! Дождутся, когда лесная живность спать уляжется, убедятся, что тихо кругом, и давай чудеса вытворять! Корни да корешки из земли потихонечку вынут и бегом на цыпочках прятаться куда–нибудь.

Вон, ольха к оврагу побежала. Только овражек оказался мелконький. Одна крона в нём помещается. А корни нараскоряку наружу торчат. Березка к ней на цыпках подбегает, а та из своего овражка ей кричит: «Несчитоба! Это не я! Это старая коряга! А меня здесь нет!» И что вы думаете? Та ей поверила, дальше искать пошла. Вот ведь они какие доверчивые — деревья лесные. Такую–то простоту всякий может ненароком обидеть. А нароком обижать — и вовсе стыдно.

Елки — те любят поухаживать друг за дружкой: ветвями–лапами потрутся, чтоб иголки блестели, и потом только в прятки идут играть. А если зима, так ещё и снегом свеженьким пушистым обсыплют себя кругом, чтобы всё на них сверкало звёздочками, и тогда уж ко всем присоединяются.

А как деревья под утро хороводы водят! Шуршат, шелестят, будто хором песню тихую поют — долгую, иногда печальную — под осень, а другой раз веселую — под весну. Зимой морозно в лесу, так деревья по зиме шустренько на цыпках–то бегают, согреваются, через сугробы только так перепрыгивают. А летом с отдышкой, кронами–головами вертеть успевают, то на месяц поглядеть, то звездопаду порадоваться. И вот уже время предрассветному туману сгущаться, деревья в нем, словно в молочной реке тонуть начинают, некоторые не могут найти дороги обратной, теряются, как та ольха.