Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

И тут поднялся старый скобняк, которого не заметили, медленно так поднялся, серьёзно. Уши распустил, глубоко дышит, кх–кх–кх…

— Эй, вы, ачьё! И не стыдно вам с ребятёнком воевать?! А, ну, все сюда! Ко мне! Это я, старый, сослепу на чужое жайляу поднялся. Моя ошибка — я и отвечу!

Ачьё хвосты отпустили, развернулись и толпой к старому двинулись.

И тут как крикнет старик да на все горы громко–громко:

— Эгеге–гей!

Эхо во все стороны полетело. Летучие мыши–собаки выпорхнули из пещер. Лаять начали с перепугу–то. Глядит молодой: летит по звёздному небу кто–то огромный. Шумом интересуется. Так это же большой хохлатый кудыкль! Уцепился малец за крыло да на спину кудыклю упал. Кричит молодой кудыклю в ухо:

— Старика забери! Будь другом! Век помнить буду!

А кудыкли хорошо летают, быстро. Пришлось назад возвращаться, на ачьё жайляу. Подхватил кудыкль дедушку скобняка, посадил на спину. В самый последний момент успел! Ачьё от досады завыли, жалобно так. Только никто их жалеть не стал. На самом–то деле никому их жайляу не нужно. Пусть себе пасутся до утра, потом солнышко выглянет, и они баиньки пойдут в норы свои спать до самого вечера.

Вернулись скобняки в родную деревню. А там их соседи уже встречают, как героев! Ай, да молодцы! Самим ачьё носы утёрли! Герои! Оказывается, летучие мыши–собаки лаем своим всех разбудили и про всё уже рассказали.

— Что, сынок, испугался? — спрашивает старик, сам улыбается.

— Ага, дедушка, очень. А ты — настоящий герой: как ты на них здорово накричал!

Как расхохочется старик в ответ, как рассмеётся. Долго–долго остановиться не мог.

— Дедушка, ты что смеёшься?

— Так я ведь того — с перепугу кричать начал. А видишь, как всё складно получилось.

И начали они оба над собой смеяться. Так весь день до вечера всё хохотали да подмигивали друг другу. И опять хохотали. А вечером снова пошли на жайляу. На звёздное небо смотреть. Теперь уже точно — на своё.

В одной прекрасной стране жили бабочки. Их было много. Они струились по воздуху то туда, то сюда, раскачиваясь на ветру, словно в невидимой колыбели. Они порхали, присаживались на цветы, замирали на некоторое время, а потом взлетали. И так им было хорошо жить на свежем воздухе, возле живых цветов, так чудесно!

И ничто не могло испортить им настроения. Даже легкие и быстрые летние дождики.

А потом появились удивительные существа. Они бегали среди цветов на двух ножках, радостно кричали, показывали пальчиками на бабочек, купались в речке и валялись на траве. И тоже были счастливы. В руках у них были странные длинные палки с прозрачными мешочками на конце. Они подбегали к бабочкам и накрывали их прозрачными мешочками. А потом пойманных бабочек куда–то уносили. А затем они возвращались опять и снова ловили бабочек, которым нравилась эта забавная игра.

Бабочки делали вид, что прячутся, но не очень старались, потому что каждой было любопытно: куда же они деваются после всего?

Так продолжалось до тех пор, пока на лугу не осталась одна, последняя бабочка. Удивительных пришельцев вдруг кто–то позвал, они заторопились, дружно сели в автобус и уехали. Как ни старалась бабочка, как ни обращала на себя внимание, так её никто и не успел поймать.

— Наверное, им хорошо там вместе, вот счастливые! Ну, что ж: не буду грустить, буду радоваться чужому счастью, — подумала бабочка о тех, с кем недавно раскачивалась на ветру, словно в невидимой колыбели, и полетела одна.

У неё теперь много работы: надо пересаживаться с цветка на цветок, надо порхать, порхать одной за всех, за всех на свете бабочек, которые, конечно, счастливы и гордятся своей одинокой подругой. Так думала бабочка.

……………………………………………………………………………………………………

И пусть это будет правдой.

Жил–был богатырь Зейтун. Все знали какой он сильный и смелый. Настоящий удалец! Только вот никто почему–то удали его не радовался. Вспыхнет где–нибудь пожар в доме. Зейтун рад стараться: подбегает к реке, берет её за берега и тащит прямо на пожар. От огня ничего не остаётся. От дома тоже. Кричит народ, ругается на Зейтуна. За что?

В другой раз видит герой: наводнение вот–вот начнется, уже улицы вода затопила, к домам подступает, во дворах куры от страха мечутся, голос потеряли. Берет герой лопату, роет громадную яму–пропасть посреди улицы, вся вода в яму уходит вместе с вещами, постройками и курами… Плач и стон стоит по всей деревне… Никто Зейтуну спасибо не говорит. Как так?

А ещё в другой раз заметит добрый молодец драку, бежит туда, чтобы драку прекратить: одному бока намял, другому тумаков надавал — силища–то богатырская! Драчуны по больницам лежат. Кругом мир. И опять все Зейтуна проклинают. Почему? Мир же кругом!

Обиделся богатырь на людей, расстроился, даже обозлился. И ушел от обиды далеко–далеко, чтоб никого не видеть. Стало без Зейтуна как–то спокойнее. И дом сгорит — не обидно, и наводнение наступит — не досадно, и побьют — винить–то некого.

Ходил Зейтун, ходил. Скучно стало. Есть захотел. Вернулся. Накормили его. Напоили. Спать уложили. Снится Зейтуну конь богатырский. Прискакал конь, копытами стучит, на него смотрит. Сел Зейтун на коня доброго, и помчались они в чисто поле.

Хорошо в поле. Ветер в лицо травами пахнет. В спину месяц светит. Помчались они по небу до самых звёзд. И такое счастье Зейтуна охватило, что он тут же решил домой больше не возвращаться. Так и остался бы на небе, если б не оглянулся напоследок. Оглянулся Зейтун, увидел на самом краю земли свою деревню, вспомнил людей, которые ругали его. Да. Ругали. Так ведь за дело ругали: разве можно так помогать, чтобы от помощи этой вокруг камня на камне не осталось, и ни на ком живого места не было? А ведь они простили его. Назад приняли. Хлебом поделились.

Стыдно стало Зейтуну за себя. Так стыдно, что он сразу проснулся. Теперь его все любят и уважают, а он прежде, чем сделать что–то — советуется с людьми.

— Ай, голова моя совсем ессентуки!

— Что такое? Что произошло, свечка?

— Да грусть на меня напала, кочерга! А ты сама–то: что вся выгнулась?

— Тоже нападение переживаю. Смех на меня напал, сил моих нет!

— Смотри, облако плывёт, еле тащится. С ним тоже что–то не то? Привет, облако!

— М–м–м…

— Что молчишь? Кто на тебя напал, говори?!

— На меня не напали, меня обуяли.

— Как это?

— Ужас меня обуял, ужас… м–м–м…

Так собрались в одном месте свеча грусти, облако ужаса и кочерга смеха. Собрались они и решили помереть, чтоб не мучиться. Кочерга смеха хохочет так, что её аж корёжит всю. Свеча грусти истаяла почти что до фитиля. А облако всех накрыло и трясётся, с ума сходит от ужаса… Закрыли они глаза. Приготовились.