Нина Павлова - Не видели — увидим

Она под конец рассердилась и говорит:

— Ох и характер же у тебя, Виктория!

А у меня и правда такой характер: если захочу, непременно по-своему сделаю. Утром мама ушла в контору, а я — к курятнику.

Курятник у нас очень интересный. Его не сразу и найдёшь. Прямо за нашим домиком — большая гора, как будто это тётка-великанша в широкой зелёной юбке. И вот на самом подоле этой юбки вдруг дверь со стеклянным окошечком. Это и есть наш курятник. Папа выкопал его прямо в горе. Потолок сделал деревянный, стенки обложил соломой, а чтобы она не падала, сделал вдоль всех стенок деревянные решётки. Вышло очень хорошо.

А куры несутся под самым потолком, прямо на земле- в ямках.

Я сделала ещё одну ямку — в самом дальнем углу. Потом положила туда тринадцать яиц. Выбрала все Чернушкины: они у неё тёмненькие, будто на солнышке загорели.

Когда я подняла Чернушку к гнезду, она так и рванулась из рук. Потом уселась, расширилась и стала подгребать яйца под себя клювом. Я немножко загородила спереди гнездо соломой. И пусть бы теперь кто-нибудь стал его искать, ни за что не нашёл бы.

Мама пришла с работы, мы пообедали. Потом она собрала курам еды и уже хотела к ним идти, но я взяла у неё чашку и сказала:

— Я, мамочка, накормлю кур сама. Я теперь буду их и на ночь запирать, и утром выпускать, всё буду делатьсама.

Мама усмехнулась:

Посмотрим, надолго ли у тебя хватит терпения!

А терпения у меня хватило на целую неделю! Может быть, хватило бы и ещё, но пришли подружки звать меня в лес за грибами. Я живенько собралась, а про кур-то и позабыла!

Из леса мы вернулись поздно, в седьмом часу. Подбегаю к нашему дому и вдруг вижу — навстречу мама с Чернушкой под мышкой. Оказывается, мама несёт Чернушку купать, чтобы перестала клохтать. Чернушка привыкла, что я её каждый день снимаю с гнезда сама, и попалась маме на глаза. Как она меня подвела! Пришлось во всём сознаться маме. Ну, конечно, мне здорово попало.

Но купать Чернушку мама, понятно, уже не стала. Вернулась домой, вынула из Чернушкиного гнезда яйца и стала смотреть их на свет. Если внутри тёмненькое — значит, яйцо с цыплёнком, а если светлое — без цыплёнка.

И вот все яйца подряд: с цыплёнком, с цыплёнком, с цыплёнком… Даже мама немножко развеселилась. Она ведь и сама-то любит цыплят. Только последнее яйцо оказалось без цыплёнка. Но оно было совсем и не Чернушкино — белое.

— Это четырнадцатое, — сказала мама, — и наверно, Белянкино.

Тут я вспомнила, что притащила как-то Чернушку с гулянья, а в её гнезде сидит Белянка! Но я и не подумала, что Белянка там снеслась.

Мама отложила Белянкино яйцо в сторону, а я его взяла и сказала:

— А может, из него потом тоже вылупится цыплёнок?

— Да, наверно, — ответила мама, — но он вышел бы через несколько дней после остальных, а курица на одном яйце сидеть не станет. Брось куда-нибудь это яичко, Вика!

Но я его не бросила. Мне хотелось посмотреть, что будет. И я потихоньку от мамы снова подложила его под Чернушку.

Ну и дожидалась же я Чернушкиных цыплят! Отметила на календаре, когда они должны вылупиться, и каждое утро считала, сколько осталось дней.

И вот наконец настал двадцать первый день, тот самый, который был отмечен. Я встала рано-рано. В курятнике было ещё совсем темно. Но я ещё с порога услышала, что Чернушка что-то ласково бормочет в своём углу.

Я сунула под неё руку и нащупала пушистое тельце. Цыплёнок! Я схватила его и побежала будить маму. Я думала, что теперь нужно расколупывать остальные яйца и вынимать цыплят.

Но мама сказала, что ни цыплят, ни курицу тревожить нельзя: они сами справятся.

Мы с мамой считали пустые скорлупки. Когда вынули тринадцатую — последнюю, мама пересадила Чернушку с цыплятами в корзинку и унесла в сени.

А я в это время взяла из гнезда секретное Белянки-но яичко. Что же с ним делать? Когда мама велела его бросить, это было просто яйцо. А сейчас в нём под скорлупкой лежал цыплёнок.

Может, его согласится погреть какая-нибудь другая курица? Тут я вспомнила, что недавно тётя Катя посадила на яйца курицу.

Тётя Катя пекла пироги и не очень мне обрадовалась. А когда узнала, зачем я пришла, она и руками замахала:

— Что ты, что ты! Лишнее яйцо! Да у меня и курочка-то совсем маленькая!

Но я снова к ней пристала и всё-таки добилась своего!

Только и надоела же я потом тёте Кате! Просто не сосчитать, сколько раз я к ней прибегала спрашивать, нет ли цыплёночка.

Но вот наконец прибегаю, а тётя Катя сама идёт мне навстречу. Подаёт коробочку и говорит:

— Ну, забирай, надоеда, своего кукушонка!

Так назвала она моего цыплёнка за то, что он вывелся из яйца в чужом гнезде. Каким чудесным был тогда Кукушонок! Совсем жёлтенький и пушистый-пушистый, даже ножки с пушком! Глазки большие, тёмные. Присел на моей ладошке и поглядывает на меня так спокойненько, как будто давно уже со мной знаком.

Я побежала с ним к маме и всё ей рассказала. Она немного поворчала, что я такая непослушная, а потом сказала:

— Примет ли ещё Чернушка твоего Кукушонка?

Чернушка раскапывала лапами землю, а цыплята бегали вокруг. Я протянула к ним на ладони своего кукушонка. Он сразу привстал, что-то тиликнул, поднял крылышки и рванулся навстречу цыплятам. Соскочил С ладони, но на ножках не удержался и упал.

Чернушка вытянула шею и сказала ему совсем так же, как своим ребятам:

«Кво-кво!"

Тогда я пододвинула его к ней, и он сразу же подлез и зарылся в перьях.

На другой день утром мы с мамой кормили цыплят. Она — чёрненьких, а я — своего жёлтенького. И я похвасталась :

— Смотри, мама, какой он стал большой и сильный! Вот как крепко стоит на ножках! Он сегодня будет бегать лучше, чем твои.

Но вышло не так. Чёрненькие цыплята весело тиликали, бегали среди травинок, как в лесу, что-то клевали и даже пробовали царапать землю своими крошечными лапками.

А Кукушонок не отходил от Чернушки. Немножечко походит рядом — и опять к своей маме. Нырнёт под неё и закопается между перьями. Чернушка присядет, погреет его, но только малюсенькую минуточку, и сейчас же встаёт опять. Ей хотелось гулять с остальными ребятами.

А Кукушонок вытряхнется на землю и стоит, покачиваясь, сонный-сонный. И не понимает: то ли он всё ещё в яйце, то ли в неведомом краю. Мне было его очень жалко, но я себя утешала:

«Ничего! Он подрастёт скоро! Ведь через четыре дня он будет таким же бойким, как эти катышки".

В первые дни я никогда не забывала подкармливать Кукушонка. Но, наверно, ему этого было мало.