Роберт Греч - Муц-Великан

— Черный Фрак! Ну, конечно, конечно, конечно… Сегодня день нашего отъезда! Ты сдержал слово! Завтра я снова увижу своих родителей, и сестру, и дядю, и тетю, и… — Муц назвал всех своих родных, включая троюродную бабушку и всех школьных товарищей, — от самого большого забияки до последнего тихони. Он был вне себя от радости.

Все лилипуты поднялись и столпились вокруг аиста — они никогда не видели такой большой птицы. Муц несказанно гордился своим проводником, важно выставил ногу вперед и заявил:

— Представьте себе, такие больше птицы бродят у нас по улице, как у вас вороны. С этой чудесной птицей я лечу теперь домой.

Собравшиеся лилипуты не находили слов от изумления. Им не хотелось верить, что великан, действительно, собирается их покинуть. А глаза Муца, наоборот, с тоской смотрели на юг, и он вдруг засуетился.

— Я еду домой! — ликовал он, прижал к груди Буца и старика Громовое-Слово, стал прижимать и прочих лилипутов, попадавшихся ему под руку, катался с ними по траве и заставил всю толпу кувыркаться.

Так продолжалось некоторое время, но когда лилипуты сообразили, что великан серьезно прощается с ними, они обхватили его руки и ноги; и не хотели его отпустить.

Черный Фрак терпеливо наблюдал эту картину. Но когда солнце поднялось так высоко, что тень Замка Веселья совсем исчезла в дерне, аист стал, выражать нетерпение, подошел к Муцу, поднял длинный красный клюв, очень решительно кляпнул и, указав на солнце, взмахнул крыльями, как бы готовясь к отлету.

Тут к тоске Муца по дому стало примешиваться опасение. Он воскликнул:

— Пустите меня! — и стряхнул с себя лилипутов. — Я непременно вернусь!

Он завозился со своим волшебным ящиком, который прозвенел точно старый будильник, когда его заводят.

— Ах, Буц, если бы не море, ты мог бы полететь со мной в Шмеркенштейн!

Он снял с одного лилипута шляпу.

— Дайте мне хоть что-нибудь на память!

Не успел он это вымолвить, как лилипуты пришли в неистовство. Они стали срывать с себя одежды и совать их в карманы Муца, стали бросать туда шляпы, куртки, ботинки. В мановение ока дюжина лилипутов стояла голышом на солнце, а Громовое-Слово успокоился только тогда, когда Муц спрятал в карман его галстук.

Лилипуты точно помешались. Дети вскарабкались на великана и наполнили его карманы кусочками пряника. Женщины и девушки забросали его полевыми цветами. Несколько музыкантов сыграло заунывную прощальную песню. Поэты продекламировали ново-лилипутскую героическую поэму. Она рифмовалась на «Муц» и «Буц» и была так бесконечно длинна, что Черный Фрак беспокойно смотрел то на них, то на небо. Ему очень хотелось перелететь через море до захода солнца. Но когда после поэтов Громовое-Слово поднял руку, чтобы произнести прощальную речь, у аиста лопнуло терпение. Он еще раз настойчиво кляпнул Муцу и поднялся в воздух.

Ах, как быстро зашевелился Муц! Он взвился, как ракета к небу, оторвал от себя Буца и бросился вдогонку за аистом. Обернувшись назад, он увидел кивающих, машущих руками и выкрикивающих прощальные приветствия лилипутов, декламирующих поэтов и размахивающих смычками музыкантов, еще раз взглянул на старика Громовое-Слово, с его пламенными глазами, острым профилем и белой бородой.

Муц долго махал носовым платком, пока не очутился рядом с Черным Фраком и последний лилипут не скрылся из его глаз.

Ветер пел лихую напутственную песню и обвевал прохладой шмеркенштейновского мальчика, который, с широко раскинутыми крыльями, летел между Черным Фраком и Буцом навстречу морю. Карманы Муца тяжело свисали вниз, так как они были переполнены съестными припасами. Этим вещам Муц всегда уделял большое внимание перед всякой поездкой. Далеко внизу мелькали реки, пруды и леса Лилипутии, и в памяти Муца вставали воспоминания о Громовом-Слове, Пипине, Суровом-Вожде, Всезнае, Золотой-Головке.

Там на Севере лежали Бурные горы, а за ними сказочная Страна Чудес, для которой он оказался чересчур беспокойным гостем.

Они неслись над лугами Лилипутии, над ее цветущими полями, где он пережил столько приключений… А потом этот Буц! Почему, собственно, ему не перелететь с ними через море? Как все на свете устроено навыворот!

Муц вздохнул и не знал, должен ли он грустить по поводу своего отъезда или радоваться о возвращении к родным. Сожаление об оставленной Лилипутии появилось на его загорелом лице.

— Буц! — вымолвил он неуверенными голосом, — я вернусь и привезу с собой много интересных игрушек. Картонного плясуна или слона, который пищит, если надавить ему живот.

Лицо Муца становилось все печальнее и печальнее.

«Фу, чорт! Он еще, пожалуй, захнычет под конец», — подумал Буц. Он пробрался между Муцом и Черным Фраком и сразу стал очень разговорчив.

— Подумай, как будут радоваться твои родители, Муц! Заметь себе хорошо дорогу и привези с собой сестру! Ах, как будет славно!

Откуда только взялось такое обилие слов обычно молчаливого Буца? Он так разговорился, что ни Муц, ни он не заметили, как земля осталась позади, как становилось все ближе и ближе сверкающее белое море, как быстро они очутились над открытым водным пространством и как предостерегающе закляпал Черный Фрак.

Снизу доносился шум волн, но Муц не слышал ничего, кроме голоса Буца.

— Приезжай поскорее и привези такого слона, — голос Буца слабел, — такого слона, который громко пищит, если ему надавить живот. — Голос Буца становился все глуше. — надавить на жи… — и Буц умолк.

Черный Фрак испуганно закляпал, а когда Муц вопросительно посмотрел в его сторону, он только успел заметить, как несчастный, с закрытыми глазами, летит головой вниз в пучину.

— Буц! — заорал Муц и, как ястреб, ринулся за ним, но тот уже исчез на пенистом гребне могучей волны.

— Буц! — крикнул он снова. И волна, как бы услыхав его тревожный крик, вынесла утопающего на гребне. Муц отчаянно боролся с ветром, схватил Буца за воротник, судорожно сжал в руках, подлетел с ним к берегу, сорвал с него куртку и крылья и уложил на мягкий теплый песок…

Под лучами солнца Буц быстро пришел в себя, потянулся, раскрыл глаза и увидел голову великана, а рядом с ней клюв аиста, озабоченно торчавший над его носом.

— Море! — вымолвил Буц, — море! Через него не может пробраться ни один лилипут.

И, как ни в чем не бывало, он сел, сбросил с себя мокрое платье, чтобы оно просохло на солнышке, и заставил Муца рассказывать про смешного слона. При этом всегда тихий Буц громко хохотал, а затем принялся рассказывать всякие истории. Все они начинались так:

— Когда я еще был беглецом, мне привелось…

Истории свои он рассказывал руками и ногами.

Муц забыл про печаль предстоящей разлуки и сидел спокойно, как рыболов над водой.