Василий Лебедев-Кумач - Избранное: стихотворения, песни

В 1922 году создается первый советский сатирический журнал «Крокодил». Лебедев–Кумач стал одним из его активнейших сотрудников и создателей…

Одновременно он пишет в «Рабочей газете». Начинает издаваться «Крестьянская газета», ее постоянным автором становится Лебедев–Кумач. На страницах юмористического журнала «Лапоть» постоянно мелькает имя Лебедева–Кумача. Работа для эстрады, для «Синей блузы», тексты для многочисленных драматических коллективов рабочих, профессиональных клубов. Многие произведения Лебедева–Кумача со страниц периодических изданий проникают в читательскую толщу и прочно входят в репертуар эстрадных актеров.

Стихи этого периода отличаются злободневностью, они очень броски, в них сказывается настоящий политический темперамент поэта–борца. Объективная ценность их — в немедленном использовании применительно к быстротекущим событиям. Однако в этих стихах нет еще настоящего мастерства и отточенности, они нередко написаны наспех. Приходится только удивляться, как плодовит поэт, какое множество тем разрабатывает он, за какое множество сюжетов берется. Тут и памфлет на международные события, и сатирическая сценка, и лирическое стихотворение, и ироническая повесть.

Многое написано торопливо, но обязательно в каждой работе наталкиваешься то на отличный образ, то на хлесткий, свежий эпитет.

«Приказ — словно ветер по ротам идет!» — читаем в одном из военных стихотворений Лебедева–Кумача. Этот образ очень хорошо выражает дух и стиль его боевой поэзии. Словарь стихов порой грубоват, до предела приближен к житейской речи, но поступь их уверенна, легка.

У рабфаковки у Зинки

Крепко врезаны пластинки

В каблуки.

Пусть не модные ботинки

У рабфаковки у Зинки, —

У нее в руках коньки.

Ну, скорее на трамвай,

Не зевай!

Тормоши людской поток!

На каток! На каток!

Тут все так взвихрено, столько летучего задора, в такой дружбе находится «беспокойная» форма стиха с его смыслом, что все десять строк произносят почти скороговоркой.

Умение строить сюжет, двумя–тремя штрихами создавать характер позволяет Лебедеву–Кумачу удачно использовать в своей работе драматические формы, и он становится одним из постоянных авторов «Театра обозрений» в 1929—1932 годах.

Элемент сатиры в сочетании с лирической публицистикой находит в творчестве Кумача все более прочное место.

Формальная сторона его творчества по мере накопления огромного опыта работы над стихом совершенствуется и мужает. Стихи Лебедева–Кумача при всей их кажущейся внешней незатейливости изобилуют многообразием ритмических ходов, строфика усложняется, поэтическая фраза становится емкой, насыщенной. Лебедев–Кумач применяет разностопный стих, насаждает и культивирует рефрен, изобретательно скрещивает рифмовку. Одно из ярких стихотворений этой поры — «Разве это молодежь?».

В этом стихотворении шумит веселый хмель будущих песен Лебедева–Кумача, в нем уже видны очертания будущих куплетов.

Живая преемственность творческих приемов от Некрасова, Курочкина, Минаева, умная, вдумчивая учеба у Беранже, наконец, оплодотворяющее влияние поэзии Маяковского делают Лебедева–Кумача поэтом большого гражданского звучания. Известен факт положительной оценки творчества Лебедева–Кумача Маяковским, который увидел в его стихах веселую хватку сатирика, мобильность, оперативность.

В тридцатых годах имя Лебедева–Кумача — сатирика становится широко известным.

Острое чувство современности, полное согласие с мыслями и чаяниями широких народных масс определяют выбор тем. Ясная, беспретенциозная речь выражает мысли поэта. С убийственной иронией и реалистической точностью пишет Лебедев–Кумач о расхитителе общественного советского добра:

Спи, мой мальчик, спи, малыш!

Тихо в нашей спаленке…

В уголке скребется мышь.

Ты не бойся, маленький.

Не откусит мышка вдруг

Пальчики–мизинчики,

Эта мышка — папин друг

В нашем магазинчике.

Спи, мой мальчик, спи, малыш!

Отчего ты все не спишь?

В уголке скребется мышь

Бархатною лапочкой, —

Эта мышь дает барыш

И тебе и папочке.

Папа спишет на мышей

Фрукты и конфеточки

И накормит до ушей

Дорогого деточку.

В другом стихотворении высмеян Лебедевым–Кумачом подхалим:

Я подхалимство без пощады

Разоблачаю, как никто,

Но если нужно, если надо —

Подам пальто! Подам пальто!

Я восхищен геройством будней,

Я весь в строительном огне.

Но пусть построят поуютней

Квартирку мне! Квартирку мне!

Гуляет сатирический кнут Лебедева–Кумача по спинам чинуш, рвачей, обывателей. Наблюдательно и зло, с виртуозной ловкостью и неутомимостью он ведет свою работу сатирика, во многом перекликаясь с аналогичной работой Маяковского.

Лебедев–Кумач с одинаковой прямотой врывается и в затхлую мещанскую семейку, и в затхлую литературную среду, от него одинаково крепко достается и «пижону–лежебоке», и бездарному окололитературному подлипале.

Пережитки старого, более всего оседающие в быту, в полумраке обывательского уюта, подвергаются атаке во многих сатирах Лебедева–Кумача.

Таков «Либерал», по существу, занимающийся укрывательством человеческих подонков, со своей пошлой фразой: «Ведь человека надо пожалеть!» Таков завлит театра:

Видна работа,

Но только что–то

Немножко будто бы темно…

Как будто где–то

Чего–то нету

И что–то не разрешено!

Вы от чего–то здесь ушли

И что–то как–то не нашли…

И даже факты,

Представьте, как–то…

Представьте, как–то не дошли!

Остры фельетоны «Сам» не в духе», «Обычная пытка» и особенно короткое, запоминающееся, зрительно яркое стихотворение «Знакомая пара», сатирически изобличающее мещанскую дамочку, уцелевшую от дореволюционных времен.

Лоб скрывает искусная челка,

И в улыбке застыли уста.

Тело в платье из лучшего шелка,

А душа безнадежно пуста.

А затем поэт изображает законного супруга этой дамочки:

Он готов и к суду и к растрате,

Он встает в предрассветную рань,

Чтоб иметь у себя на кровати

Молодую, красивую дрянь.

Это уже сказано по–маяковски грозно, обнаженно, прямолинейно. Подобные разящие поэтические формулы встречаются не только в больших сатирических стихах Лебедева–Кумача, но и во многих вещах так называемого «малого жанра» — в плакатах, в газетных экспромтах и эпиграммах. Вот так, например, «припечатал» Лебедев–Кумач одного небезызвестного агрессивного «деятеля»:

— Ты мундир мой перешей–ка! —

Маннергейм сказал жене, —

Он вот здесь, у перешейка,

Что–то горло давит мне…

И на упрек студенток Института цветных металлов, где, по признанию поэта, ему было сказано: