Валерий Вайнин - Корова и слово

В окошко глядя королём
на давку в магазине,
промчался заяц за рулём
в шикарном лимузине.
Он вслух полиции грубил,
с прохожими ругался,
но урну мусорную сбил
и жутко испугался.
Покинув спешно лимузин,
он дунул вдоль дороги.
К чему расходовать бензин,
когда такие ноги?

Гулять пустила как-то раз
Наташа куклу Милку,
и кукла сгрызла сей же час
стеклянную бутылку.
Малыш соседский поднял плач
и звал на помощь маму:
сжевала кукла детский мяч,
лопатку и панаму,
и два песочных кулича,
и выпила три лужи
(при этом, глупо хохоча,
вела себя всё хуже).
Когда ж домой она пришла,
то к ужасу Наташи,
съесть за обедом не могла
ни ложки манной каши.

По траве зелёной
городской аллейки
шли густой колонной
стулья и скамейки.
Детки малых лет
хныкали им вслед.

Мебель, как живая,
бросила трудиться,
людям не давая
на себя садиться.
Вёл её на склад
байковый халат.

Шли диваны к цели
стройными рядами,
чтоб на них не смели
плюхаться задами.
Но упал в кювет
дряхлый табурет.

В лесу был солнечный денёк.
Ползла улитка, грея рожки,
а ей навстречу, по дорожке,
шагал берёзовый пенёк.

Пенёк на корни приналёг,
спеша вперёд походкой шаткой,
и на макушке его гладкой
качался синий василёк.

Веселье птичье смолкло вдруг,
и очень тихо сразу стало.
Улитка в страхе прошептала:
«Какой чудовищный паук!»

Прямой и толстый, как баран,
пенёк прибавил её испуга,
промолвив басом: «Эй, подруга!
Где тут ближайший ресторан?»

Улитка, силясь уползти,
ему ответила слащаво:
«Налево, прямо и направо.
Но там готовят не ахти.»

«Не порть ворчанием денёк:
он будет славным, обещаю!
Айда со мною – угощаю!» —
взревел берёзовый пенёк.

Улитка, слушая пенька,
судила так: «Да, он шикарен.
Притом простой и добрый парень.
И не похож на паука.»

И указала путь ему
в лесной трактир у старой ели.
Но что они там пили-ели,
не ясно, в общем, никому.

Зимой, когда снег деревца пригибал
и речку окутывал сон,
картофель затеял приятельский бал
для самых известных персон.
В шикарных каретах, скользя по снежку,
с эскортом заботливых слуг
охотно примчались на танцы к дружку
Капуста, Морковка и Лук.
Взирая свирепо
на переполох,
приехала Репа,
Фасоль и Горох.
Две стройные Груши
средь званых гостей
нацелили уши
на сбор новостей,
и, карликом юрким вертясь возле ног,
последние сплетни шептал им Чеснок.

Камин полыхал, создавая жару́.
С изяществом, словно артист,
Картофель решительно снял кожуру
и стал ослепительно чист.
Все гости исторгли приветственный крик.
Морковка, танцуя на «бис»,
с головки стянула зелёный парик,
и хвостик отбросил Редис.
Горох плечи сдвинул
слегка на бочок
и с треском покинул
засохший стручок.
А Груши вздохнули
и, вызвав смешки,
отважно стряхнули
свои черенки.
Чеснок наблюдал с интересом в углу
за тем, что творилось на этом балу.

Обиженный Лук с хохолком наверху
застыл в горделивой красе:
ему не позволили снять шелуху,
не то прослезились бы все.
В жаре Красный Перец, хоть был молодцом,
вальсируя, начал хромать.
Капуста, фокстрот завершив с Огурцом,
пустилась одежки снимать:
семь шубок дублённых,
пуловеров пять,
шесть кофт утеплённых,
семь шубок опять,
двенадцать жакетов
и уйму плащей,
накидок, жилетов
и прочих вещей.
Одежды Капуста швыряла вокруг
пока кочерыжкой не сделалась вдруг.
И, как на принцессу, укропный венок
надел на нее неуёмный Чеснок.

Если бы репейник
сладким был на вкус
и носил ошейник
съеденный арбуз,
если бы с трамплина
прыгнул бутерброд
и с куста малина
залетела в рот,
если б щеголяла
шуба в небесах,
а под ней гуляло
облако в трусах,
если б наша такса
поезд повела
и в тетради клякса
розой расцвела,
если б нападали
зайцы на волков,
если б деру дали
дырки от носков,
если б на морковке
заиграл скрипач,
то сосед мой, Вовка,
был бы не трепач.

В зимнюю стужу,
пробуя лапы,
вылез наружу
кролик из шляпы,
вытянул ушки,
вслушался чутко,
как на опушке
тихо и жутко,
зыркнул пугливо
и содрогнулся,
и торопливо
в шляпу вернулся.

Следя за пламенем заката,
пока за окнами светло,
любила Ната слушать брата
о том, что с ним произошло,
и забывала о покое,
когда звучал его рассказ:
ведь с ним случается такое…
причём за сутки двадцать раз.
У Сашки всюду развлеченья:
едва лишь выйдет со двора —
его находят приключенья.
Вот, например, позавчера.

Я спустился к реке:
Скукота́ хоть убей.
Лишь сидел на пеньке
золотой воробей.
Он промолвил, кряхтя,
у меня за спиной:
«С добрым утром, дитя!
Полетаем со мной!»
Воробей не шутил
и средь белого дня,
словно коршун схватил
за рубаху меня.
Колотя его в бок,
я устроил там ор,
но меня он волок
выше леса и гор,
потому что хотел
испытать высотой.
Прямо к солнцу летел
воробей золотой.
Наглеца я рванул
за сверкающий хвост —
тут он быстро смекнул,
что я тоже не прост,
и стряхнул меня вдруг
на верхушки берёз.
Я уселся на сук
средь пугливых стрекоз
и, спустясь по стволу,
по тропинке прямой
сквозь туманную мглу
устремился домой.

Взирая с трепетом на Сашку,
ему заметила сестра:
«Так вот где ты порвал рубашку
и нос разбил позавчера…
С досады плакать я готова:
хоть ты спешил, но всё равно
у воробьишки золотого
мог вырвать пёрышко одно.»
Ответил брат ей, как философ:
«Судьбу нельзя предугадать.
Перо я выдрал, без вопросов,
но мне пришлось его отдать.»