Автор неизвестен - Сказ про невероятных лесных жителей и Клеща-Вруна

Пока на востоке господствовала Тайга с её болезнью красных глаз, такая же злая хворь зародилась в некоторых лесах запада. Она отличалась цветом, и была не красной, а коричневой, но её разрушительная сила была не менее бешеной. Особенно свирепствовала она в одном краю талантливых и образованных обитателей, которые называли свою страну Железной Волей. Поначалу они с Тайгой делали вид, будто приходятся один одному старыми приятелями. Они вместе, с торжественными улыбками, делили между собой пылающие соседские леса, как будто обитателями там были не живые хозяева, а ничейные игрушки. Но злые души не умеют доверять, и готовые на коварство сами, они постоянно ждут коварства от заклятых друзей. Воля и Тайга клялись во взаимной вечной дружбе, но оба скрытно готовились к войне. Одним ранним утром, когда ещё спят не только детки, но и взрослые, Воля вероломно напал на Тайгу. Огонь и дым взвились до небес, полчища воронов громко каркали, чёрные кресты схлестнулись в смертельном сражении с красными звёздами. Красная и коричневая болезни очень похожи: и если простуды обожают тела слабых, то эти хвори заражают души сильных. Каждая из них пыжится доказать, что именно она самая могучая правильность во вселенной. При этом не хочет и слышать, если кто-либо говорит ей, что она несёт в себе только разрушение. Подобные слова заболевшая душа считает не меньше, чем предательством, а сказавшего их - не меньше, чем врагом своего леса. Эти страшные болезни можно было бы вполне излечить, если бы в лесах, поражённых ими, не сжигали книги и не разбивали бы зеркала. Но тем, кто ещё мог сказать слово правды, повесили на рот тяжёлые замки, и болезнь через красно-коричневую ложь все немереные силы лесных душ направляла для заражения и уничтожения всего живого вокруг. Деревья сошли с ума и не могли больше ужиться друг с другом в одном лесу, сжигая в пламени старых обид любые растения вокруг себя. Коричневая болезнь западного леса прожорливо поглощала и уничтожала всё на своём пути, и ей всего было мало. Она продвигалась вглубь других лесов настолько стремительно, и была так беспощадна, что обитатели тех мест погибали миллионами, деревья истреблялись целыми лесами, и чтобы выжить в той страшной войне, жителям Ласкового Общего Леса пришлось забыть о прочих бедах, и сплотившись, сражаться плечом к плечу. Несколько лет шла та битва, равной которой ничьи глаза ещё не видели. Божественное перемешалось с бесчеловечностью, и осколки от взрывов разлетались по всей Земле. К счастью для Ласкового Общего Леса, в западных краях не все ростки быстро увяли из-за коричневой чумы. Некоторые растения сопротивлялись болезни отчаянно, защищались шипами роз, а пчёлы с их полей отдавали мёд в Тайгу, чтобы помочь перебороть коричневую заразу. Так вместе они и победили. Хотя для Ласкового Общего Леса, принявшего на себя основной удар, победа далась очень высокой ценой. В том числе и ценой жизней миллионов светлолесов.

После той войны, самой страшной в истории, жители во всех уголках мира долго обсуждали, как же так получилось, что они допустили в свои леса эту чудовищную болезнь. А жители западных лесов, где и зародилась коричневая беда, с тех пор очень внимательно следили за корнями деревьев и качеством удобрений, чтобы больше никогда не позволить подобной болезни проявиться вновь. Они под микроскопом исследовали её, обменивались мнениями, спорили, и наконец, решили, что всё-таки лучшей профилактикой от всех болезней будет чистить зубки правдивой пастой, делать упорную зарядку для силы рук, помогать друг дружке прилежно учиться, а если уж сражаться, так только на футбольных полях и прочих олимпиадах. Лучшими же лекарствами были объявлены доброе настроение и спокойная терпеливость ко всем, кто не похож на тебя. Это было выдающееся научное открытие, и обитатели западных лесов радовались выздоровлению и улыбались соседям. Ну правда: сколько же можно видеть в ком-то врага, придумывать угрозы и дуться на него за бородатые обиды? Тем более что захваченные некогда огороды давно перестали быть спасением от голода, на месте спаленных хат уже выросли каменные высотки с гнёздами, и ругались частенько из-за какой-нибудь сущей чепухи, вроде неподеленной связки дров пять тысячелетий тому назад.

И западные леса смотали да спрятали в сарай колючую проволоку, отомкнули замки на границах и стали видеть в соседях друзей, а не врагов, жить мирно да ездить один к одному в гости.

А в Ласковом Общем Лесу, краю победителей коричневой болезни, невыносимо страдали от перенесённой жестокой боли, и чтобы её приглушить, объявили день победы главным своим праздником, и принялись веселиться на нём с каждым годом всё больше да размашистей. Историю, как известно, пишут победители, и для библиотек восточного леса таежные историки настрочили увесистые тома, в которых было много про свои подвиги, - порой свершённые только на страницах - и совсем забыто про собственную вину. Безжалостно давился каждый крохотный голосок, посмевший вспомнить, как Ласковый Общий Лес, называвший себя безгрешной Родиной, и сам тяжело болел красной болезнью, из-за которой был весьма жесток к своим же обитателям, а в придачу тоже был не прочь поживиться чужими землями. А забыв это, никаких уроков победители не усвоили, и ни перед кем не попросили прощения, - даже перед собственными жителями, с которыми часто обращались ещё хуже, чем с врагом.

Обманув себя в одном, жители научились врать и во всём остальном. Дошло до того, что если кто-то стоял на месте, он смотрел в глаза другому и уверял, что куда-то бежит. Всё было наглухо закрыто, на границах опустился железный занавес, и от спёртого воздуха было нечем дышать. В конце концов, все устали от такой жизни, и чтобы окончательно не задохнуться, один из медведей в Ласковом Общем Лесу разрешил открывать окна и рты. И вдруг все поняли, что Ласковый Общий Лес стал как общий дом никому совершенно не нужен. И те лесные народы, которые были загнанны в Тайгу насильно, в один прекрасный день вышли оттуда, и стали жить порознь. Тайга и рада была бы удержать их, да слишком долго она сражалась сама с собой, сил на новые завоевания уже не осталось, а предложить уходящим, кроме памяти о великой общей победе, было совсем нечего. Ведь из-за глупого управления общим домом пришлось думать не о плясках и величии, а о куске хлеба для оставшихся жителей.

Светлолесы за смутные века в неволе порядком призабыли своё стародавнее имя, они почти не разговаривали на родном языке, пользуясь речью общего леса, и даже память о былой свободе была размазана и стёрта ластиком имперской болтовни. И когда свобода буквально упала им на голову, может быть, эта внезапность сыграла свою фатальную роль в будущем Светлолесья: ведь то, что даётся легко, и ценится не сильно.