Наталья Кончаловская - Пионерский музыкальный клуб. Выпуск 2

Он был еще очень молод, этот незнакомец. Совсем по-мальчишески тряхнул он головой, поправил напудренный парик, быстро придвинул к кровати табурет, сел и, наклонившись, пристально и весело посмотрел в лицо умирающему.

— Говорите!—сказал он.— Может быть, властью, данной мне не от бога, а от искусства, которому я служу, я облегчу ваши последние минуты и сниму тяжесть с вашей души.

— Я работал всю жизнь, пока не ослеп,— прошептал старик и притянул незнакомца за руку поближе к себе.— А кто работает, у того нет времени грешить. Когда заболела чахоткой моя жена — ее звали Мартой — и лекарь прописал ей разные дорогие лекарства и приказал кормить ее сливками и винными ягодами и поить горячим красным вином, я украл из сервиза графини Тун маленькое золотое блюдо, разбил его на куски и продал. И мне тяжело теперь вспоминать об этом и скрывать от дочери: я ее научил не трогать ни пылинки с чужого стола.

— А кто-нибудь из слуг графини пострадал за это? — спросил незнакомец.

— Клянусь, сударь, никто! — ответил старик и заплакал.— Если бы я знал, что золото не поможет моей Марте, разве я мог бы украсть!

— Как вас зовут? — спросил незнакомец.

— Иоганн Мейер, сударь.

— Так вот, Иоганн Мейер,— сказал незнакомец и положил ладонь на слепые глаза старика,— вы невинны перед людьми. То, что вы совершили, не есть грех и не является кражей, а, наоборот, может быть зачтено вам как подвиг любви.

— Аминь! — прошептал старик.

— Аминь! — повторил незнакомец.— А теперь скажите мне вашу последнюю волю.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь позаботился о Марии.

— Я сделаю это. А еще чего вы хотите?

Тогда умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:

— Я хотел бы еще раз увидеть Марту такой, какой я ее встретил в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветет весной. Но это невозможно, сударь. Не сердитесь на меня за глупые слова. Болезнь, должно быть, совсем сбила меня с толку.

— Хорошо,— сказал незнакомец и встал.— Хорошо,— повторил он, подошел к клавесину и сел перед ним на табурет.

— Хорошо! — громко сказал он в третий раз, и внезапно быстрый звон рассыпался по сторожке, как будто на пол бросили сотни хрустальных шариков.

— Слушайте! — сказал незнакомец.— Слушайте и смотрите! — Он заиграл. Мария вспоминала потом лицо незнакомца, когда первый клавиш прозвучал под его рукой. Необычайная бледность покрыла его лоб, а в потемневших главах качался язычок свечи.

Клавесин пел полным голосом впервые за многие годы. Он наполнил своими звуками не только сторожку, но и весь сад. Старый пес вылез из будки, сидел, склонив голову набок, и, насторожившись, тихонько помахивал хвостом. Начал идти мокрый снег, но пес только потряхивал ушами.

— Я вижу, сударь! — сказал старик и приподнялся на кровати.— Я вижу день, когда я встретился с Мартой и она от смущения разбила кувшин с молоком. Это было зимой в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Смеялась,— повторил он, прислушиваясь к журчанию струн.

Незнакомец играл, глядя в черное окно.

— А теперь,— спросил он,— вы видите что-нибудь?

Старик молчал, прислушиваясь.

— Неужели вы не видите,— быстро сказал незнакомец, не переставая играть,— что ночь из черной сделалась синей, а потом голубой, и теплый свет уже падает откуда-то сверху, и на старых ветках ваших деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они походили на большие тюльпаны. Вы видите: первый луч упал на каменную ограду, нагрел ее, и от нее подымается пар. Это, должно быть, высыхает мох, наполненный растаявшим снегом. А небо делается все выше, все синей, все великолепнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной.

— Я вижу все это! — крикнул старик.

Тихо проскрипела педаль, и клавесин запел торжественно, как будто пел не он, а сотни ликующих голосов.

— Нет, сударь! — сказала Мария незнакомцу.— Эти цветы совсем не похожи на тюльпаны. Это яблони распустились за одну только ночь.

— Да,— ответил незнакомец,— это яблони, но у них очень крупные лепестки.

— Открой окно, Мария! — попросил старик.

Мария открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.

Старик упал на подушки, жадно дышал и шарил по одеялу руками. Мария бросилась к нему. Незнакомец перестал играть. Он сидел у клавесина не двигаясь, как будто заколдованный собственной музыкой.

Мария вскрикнула. Незнакомец встал и подошел к кровати. Старик сказал, задыхаясь:

— Я видел все так ясно, как много лет назад. Но я не хотел бы умереть и не узнать... имя. Имя!

— Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт,— отвечал незнакомец.

Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом. Когда она выпрямилась, старик был уже мертв. Заря разгоралась за окном, и в ее свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега.

Все богатства, существующие на земле, созданы руками народа. Алексей Максимович Горький писал: «Народ не только сила, создающая все материальные ценности, он — единственный источник ценностей духовных». Одна из этих великих духовных ценностей — народная песня.

Лучшие наши композиторы с большим интересом относились к творчеству певцов — сказителей былин. Немало таких сказителей было в России в прошлом веке, и их искусство передавалось от поколения к поколению. Песни народных певцов записывались, изучались, разрабатывались в классических произведениях русской музыки.

Мы знаем имена тех, кто хранил в памяти и донес до нашего времени старые сказания и напевы.

Один из замечательных народных талантов — певец Трофим Григорьевич Рябинин, проживший большую часть своей жизни в одной из деревушек далекого Онежского края,— привлек к себе внимание крупнейших ученых, писателей и музыкантов.

О своей встрече с Трофимом Григорьевичем Рябининым рассказал известный исследователь народного творчества Павел Николаевич Рыбников.

Путешествуя в шестидесятых годах прошлого столетия в районе Онежского озера, Рыбников остановился однажды в одной из деревень Кижской волости. Здесь крестьянин Леонтин Богданович назвал ему имя местного сказителя былин, всеми уважаемого старика Рябинина.

— Свези-ка меня завтра же к этому Рябинину,— сказал Рыбников.

— Нет, Павел Николаевич, надо мне сначала к нему наведаться. Коли его наперед не уломать, так ничего от него не добьешься.