Варвара Давлятшина - Рубежники [litres]

Резкая боль пронзила тело, я взвыла. А малявка принялась сосать мою кровь, боль и страх, словно сок из трубочки, и от наслаждения закатывала глаза.

Сознание мутилось. Я уже не могла кричать, только хрипела. Сколько ни сопротивлялась, ни дергалась, ни рвалась, монстры были не по-человечески сильны. Казалось, меня пристегнули к койке цепями.

Боль от прокушенного плеча распространялась все дальше: перешла на горло, спустилась до пальцев рук, охватила грудь и живот. Я пропустила тот момент, когда вместо одной присоски на мне повисло две, а потом и три.

Звук разбившегося окна раздался внезапно, будто в стекло бросили камень. Следом ворвался разъяренный птичий клекот, студеной водой разгоняя дымку приближавшегося обморока. А спустя мгновение мне на грудь, чудом не расцарапав кожи, приземлилась птица размером с серую ворону и отрывисто закричала:

– Кьяк-кьяк! Кьяк-кьяк!

Рядом заверещала малявка, отдирая присоску. Забегала по палате, пытаясь спрятаться, вот только прятаться было негде, одни приборы кругом.

– Веден! – заорала самка, сматывая хобот. – Веден!!! Уходим!

Королев зашипел рассерженным котом, растопырил руки, закрывая собой остальных. Птица воинственно расправила крылья и прямо по моему телу пошла на него.

– На выход! – приказал он. – Живо!!!

Пока самки выбегали, врач медленно пятился.

– Прости, видящая, – так и не вернув себе обличье человека, заговорил он. – Я оказался неправ. Не трогай семью, усмири ведена, прошу. Мы поможем тебе уйти. И сделаем так, чтобы все забыли и о тебе, и о твоем быстром выздоровлении.

Я тяжело дышала, потому что весила птица предостаточно или у меня кончились последние силы. А еще пыталась вникнуть в слова чудовища, но получалось плохо. От пернатой защитницы шло тепло, отчего мне казалось, что волны охватывали тело, изгоняя боль, принесенную присосками.

– Видящая, – снова привлек к себе мое внимание Королев, – ты согласна?

– Согласна, – прохрипела я с трудом. – Выводите меня отсюда и верните вещи.

Врач судорожно закивал, а птица, как показалось, одобряюще заклекотала. Значит, пока что я все делала правильно. Пусть происходящее заставляло меня усомниться в собственном здравом смысле, неважно. После. После обязательно во всем разберусь. Главное, убраться отсюда и оборвать все ниточки, связывавшие мою персону и волшебное выздоровление.

– Быстрее, – повысила я голос. – Или мне попросить ведена вам помочь?

Я блефовала, впервые в жизни говоря о том, о чем понятия не имела. Но, видно, не ошиблась, Королев побледнел и метнулся за дверь. Спустя несколько долгих минут он вернулся с моей сумкой, сапогами и чужой женской одеждой.

– Прости, видящая. – Врач опустил взгляд, но нет-нет да опасливо поглядывал на птицу. – Твоя одежда пришла в негодность, в ней невозможно ходить. Я имел смелость предложить вещи своей дочери. Они чистые, не волнуйся.

Меня передернуло от омерзения. Как представила, что ткань прикасалась к черной обугленной коже, чуть не рассталась с ужином. Но деваться было некуда, не в больничной же рубашке идти.

Добраться бы до дома, а там я эту одежку выкину и сразу же в душ пойду, отмываться.

– Хорошо. Выйдите, переоденусь.

Королев вновь закивал и как будто с радостью выполнил требование.

– Смотрите, без фокусов, – добавила я, глядя, с какой скоростью чудовище уматывало в коридор.

Наконец в палате, кроме меня и птицы, никого не осталось. Я с облегчением откинулась на подушку. Пернатая спасительница спустилась с тела на койку и, зацепляясь изогнутыми когтями за белье, влезла на подушку. Остановилась возле моего лица, наклонилась, задевая серпообразно загнутым клювом нос.

– Кра-кра-кра, – подала она голос, смотря большим выпуклым глазом мне в глаза. – Кра-кра-кра.

Я даже дышать перестала, не зная, чего ждать от птицы. Та тоже замерла.

– Птичка, красивая, – прошептала одними губами. – Что ты хочешь? Я не понимаю.

Пернатой, видимо, надоело ждать нужной реакции, потому птица, недолго думая, оцарапала когтем мою руку. Взвизгнув от неожиданности, я внезапно все вспомнила. Перед внутренним взором проносились минувшие события, словно кто-то решил перемотать пленку моей жизни назад. Черная малявка с хоботом, Королев в образе монстра, первое пробуждение, боль, яркая молния ножа, бьющего в грудь, парень с шестом, нападение.

– Мама, – прошелестела я, когда видения ушли. – Мама…

А потом судорожно схватилась за грудь, ощутив вдруг фантомную боль от ножа.

Потихоньку сердцебиение успокаивалось, дыхание выравнивалось, а неприятные ощущения сходили на нет. Я пришла в себя и первым делом заглянула за ворот рубашки, ища следы от ножа. Вот только следов не было: чистая кожа, ни царапины, ни шрама, ни малейшего намека на то, что меня, в общем-то, убили, заколов кинжалом.

Поморщившись от мыслей, лезших в голову, я в который раз пообещала себе, что потом во всем обязательно разберусь, сейчас же мне следовало одеться и покинуть наконец больницу, превратившуюся в сумасшедший дом.

С трудом сдерживая брезгливость, натянула шмотки дочери Королева, обулась, проверила сумку. Телефон был на месте, как и кошелек с остатками пособия. Я вздохнула, ощущая озноб, будто от высокой температуры. Поудобнее перекинула лямку и потащилась к двери.

– Кра-кра. Кра.

В тишине палаты голос ведена прозвучал особенно громко и пронзительно. Я остановилась, взглянула на птицу, которая до того времени сидела тихо и, казалось, не шевелилась.

– Хочешь со мной? – спросила, как никогда ощущая себя ненормальной.

Веден нетерпеливо взмахнул крыльями, будто намеревался взлететь, но с места не сдвинулся.

– Ты хочешь, чтобы тебя несла я? – озарило меня внезапно.

Птица наклонила голову, словно кивая, соглашаясь с моими словами.

– Ну, ладно. Попробую.

Я вернулась к койке и в нерешительности окинула взглядом ведена. Судя по кинжалообразным когтям и загнутому клюву, птица относилась к хищным. И, честно говоря, мне было страшновато брать в руки существо, столь хорошо одаренное средствами для убийства. Слишком сильно запечатлелось в память мое собственное.

– Кра! – Веден топтался на подушке. – Кра!!!

– Давай накрою тебя полотенцем? А потом возьму на ручки. Ты согласна? – решилась я.

И даже за вышеупомянутое полотенце схватилась, намереваясь набросить его на птицу. Вот только пернатую спасительницу такое предложение не устроило. Была бы она человеком, наверное, покрутила бы пальцем у виска. А так лишь презрительно отвернулась.

– И что с тобой делать? – уныло протянула я. – Боюсь я тебя с такими стилетами голыми руками брать.

Птица повернулась и совсем не по-птичьи закатила глаза. Затем поковыляла ко мне и, подцепив клювом полотенце, настойчиво подергала. А потом и вовсе мотнула себе на ногу. Зацепилась, упала на спину, возмущенно проорав что-то явно нецензурное на своем птичьем.