Варвара Давлятшина - Рубежники [litres]

Хотелось бросить фразу с вызовом, но получилось с горечью.

– Ну, – протянула Тома. – На такую серую моль, как ты? Вряд ли бы.

Она не преувеличивала, я и была молью: волосы оттенка асфальта, серая радужка глаз. Да и кожа выглядела болезненно-бледной, сероватой.

– Что и требовалось доказать.

– Но, – не преминула она добавить, – это нормальный, а сейчас полно извращенцев.

– Тетя! – возмутилась я.

– Ладно уж, поверю на первый раз, – все же смилостивилась она. – Иди и спи. Завтра в школу. Не забудь справку, иначе прогулы поставят, а меня опять к директору вызовут.

Я кивнула и пошла к себе, мысленно радуясь, что так легко отделалась. И тут же внутренне похолодела. Справки у меня не было, что означало прогулы и нависшую опасность прихода ненормальной работницы из соцслужбы, желающей отобрать меня у Томы и вернуть в интернат. Как бы ни была плоха тетка, но в интернате было еще хуже. Вот только пересилить себя и вернуться к Королеву я тоже не могла. Как вспоминала ужасное черное лицо, так ощущала дрожь отвращения и ужаса.

– Эй, погоди! – окликнула Тома, когда я уже закрывала дверь в свою комнату.

– Что опять? – грубовато ответила ей.

– Не чтокай! – прикрикнула тетка. – Ты, говоришь, богатая сегодня?

– Угу. – Я сразу поняла, куда она клонит.

– Тогда дай тетушке денег на вкусное. Я волновалась, беспокоилась о тебе, ночь не спала, все думала, как ты, бедняжка, одна в больнице.

Глаза тетки заблестели от предвкушения, пальцы скрючились, приготовившись сжимать хрустящие купюры. Тома не пила, не принимала наркотики, она была патологической сладкоежкой и тратила все сбережения на торты и конфеты.

– Хорошо, немного дам, – ответила я.

Если не поделюсь, она заберет все. И тогда мне придется ходить в одежде дочери Королева. Фу!

Тома не была мне кровной родственницей. Но когда мама умерла, а меня забрали в интернат, именно она вызволила никому не нужную восьмилетнюю малышку из этого страшного места. Как и откуда она появилась, тетка не говорила, упоминала лишь о том, что выполняла волю покойной. Вначале я допытывалась, а потом отстала, не хочет говорить – и не нужно.

У Томы была специфическая мораль: меня она за личность не считала, любила поизмываться, периодически спускала на сладкое мое пособие и свою зарплату, забывала купить самое необходимое. Но если кто-то другой желал причинить мне вред, превращалась в орудие мести и не успокаивалась до тех пор, пока виновник не приползал на коленях, прося прощения.

Отдав часть денег, я все-таки закрыла дверь в свою комнату. Моментально накатила такая сильная усталость, что даже думать было тяжело. Как ни побуждала себя сходить в душ, не сумела. Только скинула чужую одежду и завалилась в кровать. Постельное белье пахло мелиссой. Когда я была маленькой и плохо засыпала, мама клала под подушку саше с этой травой. С тех пор аромат лимонной мяты ассоциировался с ней и успокаивал меня в самый трудный день.

Разбудил меня голос: грубый, крикливый, но, главное, знакомый. Тома проснулась и теперь громогласно вспоминала, куда она могла подевать помаду. Слушать ее завывания я не стала, но вставать пришлось: школу никто не отменял. За ночь произошедшие страсти не то чтобы забылись, но воспринимались спокойнее. Странное ощущение, будто все это случилось не со мной.

Наскоро помывшись, я собрала сумку, оделась и выбежала на улицу. Автобус пришел с опозданием.

– Здравствуй, Лиза. – Водитель поздоровался со мной как со старой знакомой. – Где пропадала?

– Да приболела слегка. – Я решила не углубляться в подробности.

– Понятно, – протянул он. – Сейчас погоним, а то, гляжу, припозднился сегодня, потому беги быстрее, усаживайся. Твое любимое не занято.

Смешно. За все шесть лет, пока я училась в профильной экономико-математической школе, автобус ни разу не был полон даже наполовину. Первые три года со мной ездил старшеклассник, следующие – паренек из началки. Остальных учеников школы привозили личные водители на дорогих авто.

Обучение оплатила мама перед смертью, видно, хотела, чтобы дочь выбилась в люди. Но, честное слово, лучше бы ограничилась обычной школой. Обидное прозвище «бомжара» до сих пор вызывало во мне желание вцепиться в аккуратно уложенные волосенки одноклассниц. Однако приходилось терпеть, ведь нарушение дисциплины моментально привело бы к отчислению. А значит, мамины труды были бы напрасными.

Выйдя из автобуса, я надвинула капюшон пониже и, ни на кого не смотря, преодолела школьный двор. Первым уроком числилась ненавистная литература. Не повезло, попала прямо в лапы к Шипигиной.

Несносная литераторша приказала сдать доклад, а я только голову все ниже и ниже опускала. Чего нет, того нет. На вялую попытку откреститься пребыванием в больнице Шипигина велела отправляться к директору. Пришлось мне выматываться из класса.

Мысленно успокаивая себя тем, что все могло быть гораздо хуже, я не заметила входящих. Ими оказались двое: приснопамятный Макаров, тут же обливший меня презрением с головы до ног, что, впрочем, никак не отразилось на моем самочувствии. Чувство к Илье умерло на той аллее. И Эльвирка.

Покраснев как рак, я решила бежать, да Элька поймала. Схватила за рукав и потащила прочь. Только я хотела вырваться, как вдруг увидела на голове у подруги рожки, а еще волосы, которые по непонятной причине из русых превратились в зеленые.

– Элька! – не веря глазам своим, прошептала я. – Эльвира…

Подруга резко остановилась и повернулась ко мне лицом.

– Ну что Эльвира! – возмущенно воскликнула она. – Я чуть от беспокойства не умерла! Приехала, а тебя нет, и никто не знает, где ты!

Я и слова не могла вымолвить, пялясь на остроконечные уши, кожу, словно покрытую блестками, узкие, вытянутые к вискам глаза. И рога. Маленькие тупые рога – пеньки, как у олененка.

– Благо додумалась твоей ненормальной тетке позвонить. Иначе я не знаю, что бы сделала!

– Элька, – наконец я обрела дар речи. – Кто ты, Эля?

Подруга подавилась словом.

– Я – это я. А тебя, по ходу, рано выписали.

Элька протянула руку, дабы потрогать мой лоб, но я не позволила, отступила на шаг.

– Лиз, почему ты на меня так смотришь? – удивленно спросила Эльвира.

Я проглотила мерзкий ком в горле и только тогда ответила:

– Потому что не узнаю тебя.

– Не понимаю, – попятилась Элька. – Я все такая же.

Я помотала головой:

– Знаешь, Эль, раньше у тебя рогов не было.

Подруга замерла. В узких глазах промелькнул страх. Даже не страх, а ужас.

– Мать лесная, – одними губами прошептала Эльвирка. – Ты – видящая?!

И, завизжав, драпанула со всех ног. Я только и могла, что закрывать и открывать рот.

Видящая. Видящая! Видящая!!!