Коллектив авторов - Темнота (Народные суеверия)

В Кряжиме за околицей лес — березы вперемежку с соснами, а в лесу, возле бережку на студеном ключе, — Николин камень.

Большой камень. С боков он обточен — века обточили его, а сверху на нем выемка, будто след человеческой ступни.

И ходит сказание про этот камень:

Давно это было, когда святой Никола еще по русской земле странствовал, смотрел, как наши мужики живут, горюют; проходил он и через кряжимский лес, остановился у камня отдохнуть; вот на эту старую сосну он вешал свою сумочку с ржаным хлебом, пил воду из студеного ключа и, поднявшись на камень, беседовал с богом.

С той поры камень хранит Николин след.

И сосна еще жива, на которой он свою сумочку вешал, — только совсем старая стала, одной верхушкой зеленеет, а у корней большое сквозное дупло, такое большое, — через него человек может пролезть.

А где Никола побывал, то место свято. Хранит и почитает народ эти места.

Хранят и почитают кряжимские мужики и камень Николин, и сосну Николину, и лес кругом них — заповедный Николин лес; все берегут пуще глаза: гордятся мужики, что Никола возле их села останавливался и здесь с богом беседовал.

И гадают: не о кряжимских ли мужиках он говорил ему?

Надо полагать, что да, о них. И доброе что-нибудь говорил: ведь Никола, ежели рассердится, сам накажет, а никогда богу не пожалуется на слабого человека.

Он этакий: сердитый, да милостивый.

Раз говорил — хорошо говорил. Значит кряжамские мужики на особом счету у бога: сам Никола за них ходатай.

И правда, подает бог милость Кряжиму. Что ни двор на селе, то полная чаша. Что ни мужик, то богатырь-крепыш. Что ни баба, то красавица, могутная да ядреная, на спине хоть рожь молоти. Скот ли там посмотришь, сады ли, пчельники, огороды, нивы… везде благодать.

А почему? — Никола выпросил.

И во всем Кряжиме, почитай! первый двор — Бирюковский двор. Не двор, а вроде как курмыш целый… Вдоль порядка четыре избы стоят и не какие-нибудь, а пятистенные.

И всем двором, всей обширной семьей управляет сам дед Василий. Работяга старик.

Еще не белел восток — только-только третьи петухи протрубили, — а Василий уже по двору бродит. Побывал у лошадей, посмотрел овец, коров, — весь двор обошел. В другой день он крикнул бы:

— Эй, вставайте!

Разбудил бы разом всех, во всех четырех избах. Старик любит, чтобы вставали все на работу до солнышка. Известно ведь: «рано встать — много хлеба жевать». И послушно зашевелились бы люди во всех избах.

А нынче нет. Нынче праздник: Никола вешний.

Поговорил Василий дружелюбно с лошадьми и — шасть через сарай — вышел задними воротами на огород.

Восток зарозовел весь. Небо стало бирюзовое, глубокое, а звезды на нем побледнели, будто веснушки на молодом лице.

«Хорош день будет, — подумал Василий, — упросил Никола Илью для своего праздничка».

Он привычно представил, как святой Никола, опираясь на клюку, прошел по раю к пророку Илье, который испокон веков делает погоду, и попросил его попридержать нынче и тучи, и туманы, и ветер, чтобы народу православному хорошо было править Николины именины.

Дед молча прошел в крайнюю избу — в самую большую, в которой жил сам со своим старшим сыном. Вошел и застучал кулаком по полатям — благо такой большой вырос.

— Илька, вставай.

На полатях кто-то засопел.

— Илька, — сильнее крикнул дед и опять стукнул кулаком в доски полатей.

— Чего? — недовольно спросил с полатей детский голос.

— Вставай, собирайся живо, — Никола ждет.

Илька засопел, повозился, — слышно было, как он почесывался, — и стал спускаться с полатей.

— Собирайся скорее, — Никола ждет. Проспал ты.

Дед осмотрел Ильку будто недовольный, но Илька знал, что дед любит его; как куда итти, так Ильку с собой.

Еще не звонили, а дед Василий, Илька и Петруха уже шли в церковь. На Ильке новый картуз, красная рубаха и сапоги, густо смазанные дегтем; он совсем мужиком выглядит — этаким степенным, бойким да крепким — даром, что ему только одиннадцать лет. Дядя Петруха тоже в красной рубаке и сапогах. И дед в сапогах, а на голове шапка, из-под которой падают на плечи космы.

В ограде, вокруг церкви, за оградой — везде нарядный, праздничный народ. Сдержанный гул стоит над толпой. Когда раздался толпа чуть шевелится, но мало кто идет в церковь: не в церкви, а в лесу у камня будут чествовать Николу.

Идут только те, кто из года в год носит по обету святость, да еще старики и старухи и между ними дед Василий.

А Илька с дядей остаются в ограде.

— Дядя Петруха, скоро в лес пойдут? — спрашивает Илька.

— Скоро. Вот затрезвонят, и пойдет. Подожди немного…

Из церкви выносят хоругви, кресты, иконы, а вслед за ними показывается на желтых деревянных носилках большой образ Николы. Вот тысячная толпа опускается на колени.

А колокола звонят — каждый своим голосом, — и все радостно. Взволнованный Илька оглядывается. Дед и дядя Петруха стоят возле. Но что это?.. Дед пристально смотрит на Николу, крестится, а по щекам, по бороде бегут слезы, и лицо у него новое; все плачут. Вот две бабы плачут. Вон толстый, как колода, мельник Резаев стоит и тоже плачет… Заплакал бы и Илька, да не знает, по какому случаю надо плакать.

Толпа под звон закачалась и пошла. Из ограды выходит на площадь, с площади в улицу, туда, к околице, к Николину лесу, к Николину камню.

На пыльной дороге вереницей стоит народ — один за другим. И едва Николин образ приближается, все покорно ложатся на землю, чтобы Никола прошел через них. Вот лег дед; за ним лег дядя Петруха,

— Ложись, Илька, — говорит дед внуку.

Илька послушно ложится в пыль, хотя на нем новая рубаха.

«А если задавят?» — со страхом думает он.

Вот он камень, вот сосна… Здесь уже много народу: старушки приплелись, больные, чающие исцеления.

Идет Никола — идет торжественно. Прежде он сам, живой, приходил сюда, на этот камень. А теперь вот идет Никола писаный… Толпа подходит с пением и все запружает вокруг камня.

Образ Николы ставят на камень… Служат долго, торжественно, святят воду в ручье, потом пьют ее все благоговейно. Илька тоже пьет — вкусна студеная вода из Николина ручья.

А лес полон радости.

И пока Никола не ушел с камня, толпа теснится у самой сосны; матери просовывают через дупло младенцев, чтобы они росли крепкими да не болели; болезные пролезают через дупло, чтобы выздороветь…

И всем помогает Никола.

Так по крайней мере думает Илька.

Домой Илька идет вместе с дедом. Косматый дед-то. Белый. А в глазах — ласка.

— Надолго теперь ждать, — говорит он грустно.

— Чего ждать? — спрашивает Илька.

— Конца свету. Видал, сколь веток-то у сосны осталось? Я нынче просчитал — только семь веток зеленеет. А на моей памяти их было более двадцати… Значит к концу дело идет. Как засохнет сосна, так и камень треснет. Тут тебе и конец света будет.