Иван Манди - Арнольд–китолов

Они стояли в воротах. Отец и мать. Стояли, не в силах решить, пускаться им в путь или лучше вернуться обратно.

Мать провела рукой по платью — карман, вероятно, искала. Какой–нибудь карман, в котором самой хорошо бы спрятаться.

— Знать бы, где его искать! На какой улице? В каком доме? — Она замолчала, а потом у нее вырвалось: — И кто такой этот Рисовый Гном? Что он — из риса сделан? Какое у него пальто? Какая шляпа? Или у него ни того ни другого вообще нет?

Отец прижал палец к губам: тсс, Чиму услышит.

— Узнаем! Скоро узнаем, кто такой этот Рисовый Гном. А если не очень скоро… — Он коснулся руки матери. — Я пойду по улице Арняш.

Мать испугалась:

— Разве мы пойдем не вместе?

— Лучше попробуем каждый в отдельности. Ну, что ж… — Отец снова посмотрел на мать. И двинулся по садовой дорожке. Сделал несколько шагов, и его поглотила темнота.

Мать не двигалась. Стояла с закрытыми глазами. Дрожащей рукой нерешительно продолжала искать карман.

Откуда–то донеслись звуки радио. Пел детский хор. Беспорядочные голоса. Но несколько слов прозвучало достаточно ясно и резко. Даже как–то угрожающе:

— …что он затевает? — Фраза повторилась несколько раз. И все более угрожающе: — Что он затевает? Что он затевает?

«Это о нем, — подумала мама. — Только о нем и ни о ком ином. О Рисовом Гноме. Что он затевает?»

И она тоже тронулась в путь. Протянула вперед руки, как бы расчищая в темноте дорогу.

Итак, оба они отправились в путь. Оба родителя. Отец и мать. Чтобы где–нибудь, в каком–нибудь доме, на первом этаже, или в бельэтаже, или в подвале, а то и на чердаке отыскать Рисового Гнома.

Серый жилет, серый цилиндр. И, разумеется, кабаре.

Это была первая история, рассказанная Арнольдом в тот вечер. Старая история. Ведь когда Арнольд Паскаль выступал перед публикой! Когда пел (с колоссальным успехом!) старые шлягеры: «Капли дождя», «Присядь к столу и посиди со мной полчасика!». Когда это было!

— И знаете, Росита, пожалуй, удачнее всего в этом шлягере название. А в названии — слово «полчасика». Не могу объяснить, но в этом заключено какое–то волшебство. «Присядь к столу и посиди со мной полчасика!»

— Вы сами написали?

— Текст?

— И текст, и музыку.

— Нет, нет, Росита! Я нашел превосходного композитора в лице Сильвестера Береги. Он был моим домашним композитором. Что касается текста, не отрицаю, в нем чувствуется моя рука. Например, сначала песня называлась так: «Сядь к моему столу!» «Старик, — сказал я автору текста, — это не пойдет! С этим я не могу выступать перед публикой. Надо сделать задушевнее. Интимнее». (Пауза.) Да, было нелегко. Мы крепко сцепились с автором текста. Трудный был парень. Но в конце концов он сдался. (Пауза.) К сожалению, его унес в могилу грипп. И тоже из–за его упрямства. У него еще держалась температура, а он не желал сидеть дома. Невозможно было его удержать. Не удивительно, что начались осложнения.

— О, осложнения!

Арнольду было что порассказать о болезни автора текста и об осложнениях после гриппа, но в этот момент откуда–то сверху спустилась лестница.

Росита просияла:

— Жираф!

Арнольд тоже засиял — правда, не столь ослепительно.

— В самом деле жираф. И наш друг Ноябрь Ковач.

— Прошу прощения, Ноябрь Шомло!

Из темноты выступил мальчик. Рядом с ним, словно опущенный шлагбаум, — жираф. Голова его в траве. Влажно сияющие глаза устремлены на Роситу.

«Где он бродил? Что пережил? Что испытал? Одно несомненно: он очень устал. Хорошо бы взять его голову, положить себе на колени и гладить, гладить…»

Так думала танцовщица. А вслух произнесла:

— Господин жираф! Я знала, что мы встретимся!

— А я не был в этом уверен, — вставил Арнольд. — Когда наш Ноябрь отправился с жирафом в путь, нельзя было предвидеть, где они найдут пристанище.

— Может, за решеткой, — заметил Ноябрь.

— За решеткой? За какой решеткой? — испугалась Росита.

— Я имею в виду зоосад, барышня.

— Уж не хотите ли вы отвести его обратно?

— А что делать? Право, право же, я все испробовал. Даже к своему дяде на участок его водил.

— А где участок вашего дяди?

— В Эрде.

— Пыльное место, — сказал Арнольд. — Грязное, нездоровое для жирафов.

— Там он по крайней мере хоть отдышался немного! Да и я с ним на пару. Но мой дядя корчил такие мины! Мол, что он будет делать с жирафом? Вот если бы он ремонтировал дом, то мог бы жирафа использовать. Повесил бы ему ведро на шею.

— Ведро на шею? Ужасно! — заохала Росита. (Будто ничего страшнее не могло произойти с жирафом.)

Жираф даже головы не поднял. Будто не о нем говорили. Иногда он прикрывал глаза, иногда косился на Роситу.

«Нельзя его прогонять, — думала танцовщица, — И Арнольд не должен рассказывать им о наших трудностях. Пусть немедленно что–нибудь придумает!»

Арнольд меланхолично повторял:

— В Эрде! Жираф в Эрде? Это абсурд!

Вдруг Ноябрь рассмеялся:

— Однажды мы переходили улицу на желтый свет. Светофор переключили, а мы идем! Тогда нас чуть не задержали. Меня и его. А вообще–то нас даже не замечали!

— Я ведь говорил!

— Как то увязались за нами детишки. «Циркачи! — кричали они. — Циркачи приехали!» Потом и они отстали.

Ноябрь опустился на траву подле жирафа.

— Не сердись, старина, но в самом деле нет другого выхода.

— Нет! Нельзя этого делать! — воскликнула Росита. — Ведь мы знаем, что ждет его за решеткой! Его будут забрасывать всякой…

Ноябрь упер подбородок в колени.

— Я должен отвести его назад. Только сначала мне хотелось заглянуть к вам.

Арнольд помрачнел:

— К нам уже нельзя заглянуть. К нам никто уже не заглянет. Мы сами бездомные. — И прежде чем кто–нибудь успел вымолвить слово, продолжал: — Если кто–нибудь думает, что мы вышли прогуляться, он очень ошибается. Нет, дорогой Ноябрь, это не вечерняя прогулка. Не маленькая экскурсия. Не следует приукрашивать действительность. Надо говорить прямо, без обиняков! Нас выставили. Выбросили. Вышвырнули.

— Арнольд!

— Да, да, Росита, надо смотреть правде в глаза. И признать, что в данный момент наше положение не самое радужное.

— Да уж, чего нет, того нет! — Жираф засмеялся и вдруг бросился на траву, — Не самое радужное. Нет, нет, нет! Не самое!

Его трясло от хохота. Он катался от хохота. Земля под ним тряслась, как при маленьком землетрясении.

А они трое — Арнольд, Росита и Ноябрь Шомло — с испуганным изумлением глядели на жирафа.

Ноябрь с опаской наклонился над ним.

— Я никогда не слышал, как ты смеешься. Значит, вот как смеются жирафы? Таким странным фальцетом?