Анна Никольская - Детская библиотека. Том 94

Ну кто меня, спрашивается, тянул за язык?

Приходится тащиться в парк, обниматься там с берёзами и медленно дышать животом. Папа считает, что тем самым мы энергетически подпитываемся и становимся чуточку мудрее. А я считаю, что он просто спятил.

А ещё он любит делать со мной уроки. В этом был бы какой-то прок, если бы папа делал уроки за меня. Я бы тогда моментально выбился в отличники. Как ни крути, а он у меня сообразительный. Папа кандидат биологических наук (а попросту — ботаник) и на работе пользуется уважением окружающих. Но за меня папа задач не решает и сочинения отказывается писать. Он просто сидит рядом и меня корректирует! Из всех пап он единственный в нашем классе, кто на такое способен. А я просто терпеть не могу, когда меня корректируют, особенно сидя рядом и повторяя в левое ухо: «Запомни, сын: ученье — свет, а неученье — тьма! Твоё будущее — в твоих руках!»

Вот Перекусихин, например, уроки вообще не делает. Он у меня списывает, за пирожки. Поэтому мы оба ходим в троечниках. Его мама, эта святая женщина в поварском колпаке, считает, что главное для любого мужчины — с утра хорошо покушать. А это забота женщины, поэтому пирожки в перекусихинском рюкзаке не переводятся.

Недавно, не поверите, папа записал меня в библиотеку. В детскую. Это притом, что мне одиннадцатый пошёл. Папа сказал, что в библиотеку ходят не только за книгами, но и за общением с увлечёнными людьми из разных клубов по интересам. В нашей библиотеке, например, есть клуб любителей моделирования кораблей из дерева своими руками. И секция валяния из шерсти, но там сплошь девочки. Я взял какую-то книжку на абонемент, только чтоб от папы поскорей отделаться и чтобы меня не заставили ничего моделировать. Вечером пришёл — а Интернет отключён (у папы был очередной приступ заботы о моём будущем). Что делать? Я лёг на диван и открыл книжку. Стал читать. Читаю — и ничего не понятно! Картинок нет, текст мелкий, букв много, а на странице справа внизу вместо даты со временем — какой-то номер.

Я ту книжку так и не дочитал. Хотя папа очень обрадовался, когда увидел на обложке заглавие. Сказал, что в детстве это была его любимая книга — «Остров сокровищ». А по-моему, про острова и сокровища лучше посмотреть кино в 3D или в сетевую игру поиграть с онлайн-друзьями. Одно дело — разглядывание на бумаге скучных буковок, и совсем другое — погружение в атмосферу бесконечного драйва и экшна. Это не я так красиво сказал, это из превью «Ворлд оф Варкрафт». Космическая разница, вы чувствуете?

Теперь сами видите, почему я мечтаю, чтобы мой папа пропал. И желательно без вести. Потому что другого такого скучного, занудного, приставучего и отставшего от жизни папы в целом мире больше нет. Он даже в школу за мной не на машине, как все нормальные родители, приезжает, а на велосипеде. И я, сгорая от стыда, еду с ним на багажнике!

Поссорились мы из-за того, что папа решил меня подстричь. Он сказал, что теперь у нас режим строгой экономии. И что экономить мы начнем с того, что я перестану ходить в парикмахерскую. Отныне он будет стричь меня сам. Папа даже закончил интернет-курсы для начинающих парикмахеров — втайне от меня и от мамы. А всё потому, что к приезду мамы он решил сделать ей сюрприз. Купить тандем. Это такой велосипед, рассчитанный сразу на троих человек. Чтобы мы все вместе дружно ездили на рыбалку, в лес, в горы и всякие другие малопроходимые места.

— Садись, сын! — торжественно сказал папа, пододвигая ко мне табурет.

Я сел. Просто с ним спорить — себе дороже. У папы на любые споры ответ один — тотальное отключение Интернета на сутки. А для такого зависимого от социальных сетей мальчика, как я, это смерти подобно. Поэтому я здраво рассудил, что волосы — ничто, в сравнении с полной изоляцией от сверстников. За двадцать четыре часа произойти может всякое. Статусы и юзерпики меняются теперь со скоростью света, а я просто обязан быть в курсе происходящего.

Папа укутал меня какой-то мятой плёнкой и начал стричь. Он довольно вдохновенно чикал в воздухе ножницами и красиво размахивал расчёской с частыми зубцами. Поэтому я на какое-то время расслабился и стал думать про Галапагосские острова. Про их удивительную флору и потрясающую фауну. И про маму — как она сейчас там, наверное, ест бутерброд с арахисовым маслом и кольцует птенцов альбатросов. Или занимается с Просперо Гонзалесом бердвочингом. Это такое наблюдение за птицами — не простое, а в научных целях.

В этом была моя роковая ошибка — задуматься и отвлечься, пустить всё на самотёк.

— Готово! — весело сказал папа и подал мне зеркальце.

Сначала я решил, что обознался. Что это не моё отражение в зеркале, а кого-то другого, например папино. У него иногда бывают такие вихры, когда он отращивает волосы сзади. На своей же голове я видел их впервые.

Они были справа, эти чудовищные вихры. И делали они меня похожим на уральского вихрастого голубя — мама не дала бы соврать. В то же время слева не было ничего, кроме моей начисто выбритой головы. Абсолютно! Ни единой волосинки не оставил мне слева папа! Он безжалостно срезал там всё под корень и теперь улыбался до ушей, как сто тысяч проклятых клоунов!

— Что ты наделал? — закричал я не своим голосом. — Мне же завтра в школу! У нас же послезавтра открытый урок! Придёт завуч и ещё одна женщина из районо! Что они обо мне подумают?

— Ты, главное, не горячись, — сказал папа. — Всё образуется. — По его лицу я видел, что он уже начал осознавать, что натворил. Лицо у папы было какое-то смятенное и полное тревоги.

— Образуется?! Как?!

— Как-нибудь, — тихонько ответил папа и почикал кривыми ножницами.

И тогда я сделал вот что. Я побежал в ванную, схватил с полочки его электрическую бритву (папа её уже починил) и, упрямо глядя в зеркало, сбрил всё, что было у меня справа. Подчистую!

Потом я широким шагом вернулся на кухню (как ни в чём не бывало папа разогревал на ужин гороховый суп), сбросил с себя все плёнки, покрытые моими бедными-бедными волосами, и сказал:

— Папа, я тебя… я тебя… Я тебя больше не люблю!

По правде говоря, сказать я хотел что-то ещё ужаснее, чем то, что сказал. Я хотел сказать ему, что я его ненавижу. И волосы тут, конечно, ни при чём. При чём тут было всё. Всё его существование в нашем доме мне было ненавистно. Гляделки в затылок, вылазки на природу, тандемы, багажники, удочки, червяки, разогретый в мисочке суп, отключения Интернета, печёный картофель, проверки дневников, читательские абонементы, голос, лысина, запах дезодоранта «Хвойный», «ученье — свет», объятия с деревьями, парк, лес, ночные зорьки, посиделки у костерка, расчёски с частыми зубцами… Всего этого я терпеть не мог и собирался сказать об этом папе, но сказал только то, что сказал.