Анна Никольская - Детская библиотека. Том 94

Но Миша плохо знал Чемодановну, поэтому не обратил внимания на её угрозу. Признаться, он был отвратительным мальчиком, этот Миша. Особенно по отношению к тем, кто был младше его и слабей. Чужих бабушек он тоже не боялся. Только пап.

— Какая у неё дурацкая причёска! — сказал Баскервильев и от души рассмеялся. — Это что у вас, чемодан?

На голове у бабушки действительно был чемодан — вернее, конструкция из волос в форме чемодана.

— Миш, ты бы шёл отсюда, — попросила его Оля. — Подобру-поздорову.

Но Миша никуда не собирался уходить. В этот долгий июльский день ему было страшно скучно, а Прикольским, похоже, наоборот, жутко весело. С точки зрения Миши, это было несправедливо.

— Интересно, и куда это вы намылились? — не унимался Баскервильев. — Такие расфуфыренные?

Можно было, конечно, попытаться отодвинуть его в сторону, но Собаке бы это точно не понравилось. Вдруг Миша заметил Илью Ильича. Всё это время человечек прятался в длинных юбках Чемодановны, но тут неосмотрительно выглянул и…

— Опаньки! — воскликнул Миша и ударил себя по коленкам. — Это у вас кто такой? Гуманойдик, что ли?

— Сам ты гуманойдик, — разозлилась Оля. — А ну пропусти! — Она с силой пихнула Мишу в живот, но тот даже не покачнулся.

Тем временем Собака тоже заметил Илью Ильича: он стал пыхтеть как паровоз и вырываться от Миши. А Баскервильеву вдруг безумно захотелось отобрать у Прикольских гуманойдика. Забрать его себе, посадить в тесную клетку от попугая (он недавно как раз умер) и стать его повелителем! А тот пусть будет его рабом.

— А он что у вас, говорящий? — опять полюбопытствовал Миша, бочком-бочком придвигаясь к человечку.

— Ну всё, я тебя предупреждала! — сказала Чемодановна и с этими словами плюнула в Мишу Баскервильева. Прямо ему в лицо.

— А-а-а! — заорал Миша, как резаный. — Противная бабка старая! Она плюнула в меня ядовитой слюной! — Он принялся утираться рукавами, но было уже поздно.

На глазах поражённых Оли и Бори их сосед Миша Баскервильев, этот толстый, пышущий здоровьем мальчик из дома напротив, стал покрываться морщинами, сутулиться, горбиться… Словом, превращаться в деда старого! У него подкосились коленки, мгновенно отросла борода, вместо панамы заблестела лысина и на носу взгромоздились старомодные очки.

— Что вы наделали?! — орал новоиспечённый дед обиженным детским голосом.

— А я тебя, между прочим, предупреждала: много будешь знать — скоро состаришься! — отчеканила Чемодановна, и Боря окончательно убедился, что шутки с ней плохи.

Но тут произошло что-то ещё ужаснее, чем то, что произошло с Мишей Баскервильевым. Собака, совершенно перестав узнавать своего хозяина, вдруг набросился на него, покусал (как тренировали его по ночам Миша с папой), вырвался и кинулся на Илью Ильича. От неожиданности человечек подпрыгнул и с громким воплем: «Сапсите! Могопите! Динбаты бивауют!» бросился наутёк. Через мгновение оба — Илья Ильич и Собака — исчезли за поворотом.

— Скорей! За ними! — скомандовала Чемодановна, и все четверо, включая старого деда Мишу, ринулись в погоню.

Вечерело. Небо над крышами двухэтажек стало ярко-оранжевым. Щебетали птицы, люди шли по тротуару в свои дома, у кого-то бубнило радио, сообщая, что на улице плюс X). Вот уже три с половиной часа Прикольские искали сбежавшего Илью Ильича, но найти никак не могли. Он скрылся. Исчез. Они обыскали все подворотни, урны и канализационные люки — Илья Ильич словно испарился. Чемодановна заставила Борю обшарить даже лужи — на тот случай, если человечек утонул. Но всё было тщетно. Просто всё-превсё.

На Чемодановне не было лица. Боря с Олей ещё ни разу не видели её такой подавленной. Мысленно она уже похоронила Илью Ильича и теперь оплакивала его горькими слезами.

— Он был героем! Маленьким и отважным! — рассказывала Чемодановна, ведя под локоток престарелого Мишу. — Однажды он спас мне жизнь, приняв неравный бой с ядовитой коброй! Он поборол змею, вооружившись моей собственной шпилькой! О, это был отчаянный человечек! Крошечный, но гордый!

— Скажите, а вы меня скоро отпустите? — жалобно интересовался Миша. — А то у меня радикулит. Мне домой надо или сразу в больницу.

— Нет у тебя больше никакого дома, — безжалостно отвечала Чемодановна. — И вообще, никуда мы тебя не отпустим, пока Илью Ильича не найдём. Это ты во всём виноват, несчастный. Ты мне, между прочим, сразу не понравился.

— Вы мне тоже.

— Стойте! — воскликнул Боря. — Слышите?

Откуда-то из-за деревьев доносился отчаянный лай. Там кто-то лаял! Вероятнее всего Собака!

— Скорее, туда! — закричала Оля и бросилась напролом в кусты. Остальные бросились следом.

Илья Ильич, маленький и несчастный (кажется, гораздо меньше и несчастней обычного), сидел на дереве и стонал что-то неразборчивое. Под деревом остервенело прыгал Собака… И что-то странное было в нём. Издалека Прикольские не разглядели, что именно, но, подойдя поближе, сразу увидели.

Собака просто сиял — как от счастья сияют люди. Он отчаянно крутил хвостом, улыбался во всю пасть, тряс ушами и даже повизгивал, как новорождённый поросёнок.

— Что вы сделали с моим псом? С этим кровожадным и беспощадным людоедом? — завопил Миша Баскервильев. — Что вы с ним сотворили, я вас спрашиваю?

— Чениго босоненного. Я стопро зурачил его винанедить дюлей, — невинно отозвался Илья Ильич с дерева. При ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не несчастным, а совсем наоборот.

— Что он несёт? Каких дюлей?! — кричал старый Миша, напрочь забыв о радикулите.

— У бетя отчилно лучиполось, — улыбнулась Чемодановна, смахивая невидимую слезу. — Я так рада, что тебя никто не съел. Я просто счастлива.

— Унерда! С катой Басокой мне петерь нитко не трасшен! — С этими словами Илья Ильич слез с дерева и вскарабкался Собаке прямо на шею. Тот, казалось, ничуть не возражал. Наоборот, он был безумно рад! Новый хозяин оседлал его и теперь ласково чесал за ушами.

— Собаченька, а как же я? — чуть не плача, позвал Собаку Миша. — Ты не узнаёшь меня?

Собака отвернулся. В этот раз он прекрасно узнал Мишу Баскервильева. Даже с его седой бородой и розовой лысиной. На то и даны собакам носы, чтобы разбираться в людях. А Собака прекрасно в них разбирался — поэтому он притворился, что Мишу не узнаёт.

Не в силах больше сдерживаться, Миша Баскервильев разрыдался. Этот толстый дед сидел под деревом и ревел, как мальчишка. Он плакал от обиды и злости. И ещё от жалости к себе. Миша был теперь старый и никому не нужный — даже своему Собаке.

— Пойдёмте отсюда, — сказала Чемодановна. — Уже темнеет Родители меня за вас убьют.