Эдуард Пашнев - Мальчики и девочки (Повести, роман)

Я думал, бабушка кинется к швейной машинке, а она ее даже не заметила, схватила сестренку и через распахнувшееся от взрыва окно спустила в сад и сама тоже вылезла в окно.

– Быстрее! – крикнула она мне.

Одному в пустом, раскрытом настежь доме мне стало страшно, и я выпрыгнул в сад вслед за ними. Бабушка обернулась ко мне и сквозь грохот крикнула, чтобы я показал дырку в заборе. Я догадался, что мы бежим к Прозоровским в бомбоубежище, показал, где отодвигается доска в заборе, и первым скатился по глиняным ступенькам в щель.

Старички Прозоровские сидели рядышком на каком-то ящике. Они испуганно посмотрели в мою сторону. Ухнула близко бомба, и они, как по команде, пригнули головы Из-под досок посыпалась сухая земля, скатился большой комок глины с травой, потому что бабушка торопилась спрятаться от взрывов. Одной рукой она держала сестренку, а другой цеплялась за обсыпающийся край.

– Извините, пожалуйста, – сказала бабушка.

Старички Прозоровские испуганно молчали Поначалу я подумал, что здесь хорошо и совсем не опасно, а потом мне стало еще страшнее. Вся земля вздрагивала, и песок сыпался, даже в перерывах между взрывами, на голову и за воротник. Заплакала Светка.

– Господи! – сказал старик Прозоровский.

Я не хотел плакать, но когда две бомбы упали совсем близко, не выдержал и заплакал. Мне стало обидно, что мама уехала в деревню, а нас не взяла, оставила под бомбежкой.

– Господи! – повторил старик.

Моя бабушка пыталась нас успокоить, она гладила по голове то сестренку, то меня, а потом, будто забыв про нас, принялась торопливо креститься и шепотом быстро-быстро забормотала молитву. Но бог ее не мог услышать, потому что была бомбежка. И тогда бабушка, чтобы все-таки он услышал, стала говорить молитву громче. Она решила, что нам выпало такое наказание потому, что она меня в свое время не окрестила, и давала богу честное слово, что окрестит, если он оставит нас в живых.

Но я знал, что она зря его просит. Бабушкиного бога еще до войны дядя Аркадий убил. Я был тогда совсем маленький, но запомнил все хорошо. Дядя Аркадий пришел домой веселый и решительный.

– Мать, – сказал он, – где у нас топор?

Бабушка загородила дверь на кухню.

– Не дам!

– Мать, бога нет.

– А что есть?

– Я есть.

Он отодвинул бабушку и вошел в кухню. Через минуту вернулся с топором и направился в тот угол, где висела икона. Но там уже стояла бабушка.

– Не дам! – крикнула она и растопырила руки.

Дядя Аркадий засмеялся и потянулся через голову бабушки за иконой. Он был высокий, мускулистый, а бабушка – маленькая, в длинном смешном фартуке. Она отошла в сторону, заплакала и пригрозила:

– Не пройдет это тебе даром, он накажет тебя.

Первое время бабушка все время смотрела в пустой угол, а потом привыкла и не вспоминала даже. И только вот теперь вспомнила.

Бомбежка закончилась, а мы еще долго сидели и не вылезали наружу, пока к нам не заглянул сосед и не сообщил, что у них во дворе упала бомба, ушла на несколько метров в землю и не взорвалась…

Ночью приехала мама. Бабушка встретила ее в дверях и решительно заявила:

– Валентина, я дала слово окрестить Эдика.

– Кому? – удивилась мама.

– Богу.

Мама вздохнула и не стала спорить: не до этого было.

Старички Прозоровские стояли рядышком в узенькой калитке и грустно смотрели на нас. А мы уходили. Мама звала их с нами, но они одновременно помотали головами и отказались. Они сделались такими старенькими, что им даже стоять около своего дома и то трудно было. Бомбоубежище рыть им никто не помогал, и они на эту работу потратили все силы.

Мы шли пешком. Трамваи стояли без вагоновожатых и кондукторов. А один, без прицепа, даже горел настоящим пламенем. Я очень удивился, потому что не знал, что трамваи горят, – ведь они железные.

Я хотел спросить у мамы, почему их никто не тушит, но она несла ужасно тяжелый чемодан и узел и еще следила за сестренкой, чтоб та не спотыкалась и не смотрела по сторонам. Ей было тяжело, на лбу вздулась синяя жилка, и я не стал спрашивать.

Бабушка тащила тяжелый узел с дяди Аркадиным драповым пальто и еще другими вещами. Светка несла за ноги свою любимую куклу, а я – в одной руке маленький чемоданчик с рубашками, сандалиями и штанами, а в другой – Светкин эмалированный горшок с крышечкой и деревянную саблю.

На углу, зацепившись головой за низенький зеленый штакетник, лежала убитая лошадь. Впереди слышался непонятный треск и шум, как будто ветер рвал большущий кусок материи на мелкие кусочки. Оказалось, что горит мебельный магазин. Горит одним пламенем, почти без дыма, и никто его не тушит.

На тротуаре рядом с магазином валялось много разной мебели: шкафы, диваны, столы. Их можно было подальше оттащить, но никто не оттаскивал, и горящая доска, с треском взвившись вверх, затем упала между шкафами, и они задымились.

– Мам, почему пожарники не едут? – спросил я.

– Не смотри по сторонам.

– Я не смотрю, я бабушку жду.

Бабушку замучил узел. Она так от нас отстала, что пришлось стоять и ждать, когда она подойдет.

Улица, на которой горел мебельный магазин, вела к вокзалу. Мимо нас шло много людей, и никто не обращал внимания на пожар и на убитую лошадь.

Смотреть, как горит, было страшно. И смотреть на людей, как они идут, обгоняя бабушку, тоже почему-то было страшно.

Мы пришли на вокзал, а вокзала нету, разбомбили. Ни касс, ни зала ожидания, остался целым только сквер. На лавочках везде сидели люди с узлами. Ни одного свободного места не осталось. Мы сложили свои вещи в кучу прямо на землю, и мама пошла узнать, где можно купить билет.

Бабушка усадила меня и Светку на чемодан, чтоб ноги отдохнули, а сама села на травку. И тут завыла сирена: объявили воздушную тревогу. Все побежали через площадь в бомбоубежище, а мы не знали, что делать. Бабушка выскочила из сквера и стала звать маму:

– Валя! Валя!

Ее толкали со всех сторон узлами, а она не обращала внимания и все звала и растопыривала руки, словно хотела остановить бегущих людей. Светке стало страшно, и она заплакала.

– Бабушка, бабушка! – закричал я.

Но она меня не слышала. Я встал с чемодана и сделал шаг в ее сторону, но тут откуда-то сбоку из-за кустов выскочила мама, схватила меня за руку и стала сама звать бабушку:

– Мать! Мать!

Бабушка наконец обернулась. Она подбежала к узлу, засуетилась: то узел начнет поднимать, то Светку за руку возьмет. Мама держала в одной руке чемодан и сумку с продуктами. Она как бросит все на землю, у бабушки тоже вырвала узел и крикнула:

– Скорее в бомбоубежище!

Мы побежали. Я обернулся: сзади нас бежал железнодорожник и какая-то тетка. А в сквере – никого, одна мама. Она осталась караулить вещи.