Мария Поступальская - Чистое золото

Забыв на минуту, что они на людях, Михаил Максимович действительно легонько обнял Женю. А в эту минуту прозвучали первые такты вальса, и девушка поняла жест отца как приглашение к танцу.

— Ты хочешь танцевать? — спросила она удивленно. — Один вальс, да? А потом домой, к маме. Музыка окрепла, разлилась широкими волнами и унесла с собой Женю и ее отца. За ними закружились и другие.

— Смотрите, смотрите, Михаил Максимович как сразу помолодел! — говорила Лиза. — Рад за Евгению. Знаете, я слыхала, что он сам когда-то хотел стать артистом.

— Вот инженер-то наш, оказывается, какой танцор! — услыхала Тоня голос Николая Сергеевича.

Она обернулась. Отец и Варвара Степановна стояли за ней и смотрели на танцы.

Отец никогда не пропускал школьных праздников, дома подробно обсуждал все выступления, негодовал и сердился, если что-нибудь не ладилось. Как-то раз он даже ходил к директору и убеждал Надежду Георгиевну, что Андрею Мохову нельзя поручать роли военных:

— Все время на погоны свои да на ордена любуется, а слова забывает.

Взглянув на Николая Сергеевича, Тоня поняла, что сегодня он спектаклем доволен.

Мелодия становилась все шире и вольней. Она шумела, как ветер, что срывает и кружит цветы, листья и ветви.

Тоня глядела на танцующих, и в сердце ее опять нарастало глухое, томящее беспокойство. Какое-то решение зрело в ней. Она еще не знала какое, но что-то надо было сделать немедленно.

— Ну, всех сегодня отец с дочкой покорили, — сказала Варвара Степановна и прибавила тише: — Не надышится он на Женечку. И правда, девушка хорошая. Только здоровьем слабенькая, в мать… Да, растишь, растишь… вымахают вон какие, — она кивнула в сторону Тони, — а все за них сердце болит.

Рядом стояли родители Лизы — седая, с круглым морщинистым лицом Анна Прохоровна и Панкрат Васильевич, до того тихий человек, что все удивлялись: как это Лиза и Степа получились такими шумными и беспокойными? Анна Прохоровна часто-часто закивала, а Панкрат Васильевич подтвердил:

— Это ты, Степановна, верно. Малы, велики — все одно родителям тревога…

Тоня хотела что-то сказать, но к ней стремительно подлетела танцующая пара — Нина и Толя. Спокойная, всегда несколько вялая Нина громко смеялась.

— Понимаешь, думала, что каблук отскочил, — говорила она. — Слышу, что-то треснуло, зацепилась — там выбоинка в полу. А он не слушает — все вперед мчится. Чуть на Петра Петровича не налетел… Ой, не могу, не отдышусь никак…

Нине было смешно и то, что каблук чуть не сломался, и что она так запыхалась, и что Толя мчался вперед, не слушая ее. Увидев невдалеке Лизу, она кинулась к ней и опять начала рассказывать о каблуке и смеяться.

Тоня и Толя поглядели друг на друга и тоже засмеялись.

— А ты хочешь танцевать? — спросил Толя.

— Нет, не хочу. Я хочу…

И Тоня вдруг так ясно поняла, чего она хотела весь день сегодня и весь вечер, точно кто — то внятно шепнул ей на ухо: «Да, сделай это».

— Я знаю! — быстро сказал Толя.

— Ну, скажи…

— Ты хочешь пойти сейчас в Белый Лог.

— Да… — немного растерянно произнесла Тоня. — Как ты узнал?

— Пойдем!

— Зачем же… Как же ты уйдешь? Я не хочу, чтобы из-за меня ты праздника лишался. Такой вечер раз в году бывает…

— Пойдем! — повторил Толя.

И Тоня почувствовала, что обидит его отказом, что вечер, который бывает раз в году, покажется ему испорченным, если она уйдет одна.

— Ну хорошо. Я только маме скажу, чтобы не дожидалась меня.

Тоня шепнула матери, что хочет пойти прогуляться, и Варвара Степановна не спросила ее, с кем она идет и куда, а сказала только:

— Платком покройся. Холодно.

Когда они выходили из зала, музыка стала затихать. Прекратился широкий, торжествующий шум ветра, и последние разрозненные звуки медленно реяли, как сухие листья с завернувшимися краями.

Тоня сбежала с лестницы, в раздевалке выхватила шубу из рук Анатолия, кое-как повязалась платком.

— Идем же скорее!

Толя, застегивая полушубок, спешил за ней. В тамбуре они столкнулись с какими-то людьми. Тоня не обратила на них внимания, но Анатолий на секунду задержался, взглянув на высокого человека в дохе. Он хотел даже заговорить с этим человеком и дотронулся до его рукава, но тот не заметил робкого жеста и, громко разговаривая со своим спутником, вошел в школу.

Тоня позвала товарища, и он кинулся догонять ее, но оживление юноши пропало, и тень легла на его лицо.

Тоня молчала. Так величава была широта и тишина ночи, с такой огромной высоты светила холодная луна, что говорить не хотелось.

Они прошли мимо клуба, мимо заборов и спящих домов. Наезженная дорога четко виднелась на снегу. Она вывела Тоню и Толю из котловины, где стоял поселок, нырнула вниз, а когда выпрямилась снова, огни прииска спрятались за горой.

Анатолий еле поспевал за Тоней. А ей все казалось, что они идут слишком медленно.

— Смотри, — сказала она обернувшись, — дорога бежит, правда?

— Бежит.

— А луна?

— И луна бежит. Да как быстро!

— Побежим и мы!

Они побежали, и белые холмы за обочинами двинулись навстречу им.

Тоня легко неслась вперед, Анатолий держался сзади. Он забыл неприятное впечатление от встречи с человеком в дохе. Радость наполняла его сердце. Казалось ему, что лучше ничего не было в его жизни, чем этот бег под высокой луной по снежной дороге за милой девушкой.

У леса Тоня остановилась и, споткнувшись, чуть не упала. Толя поддержал ее:

— Устала ты. Посиди, отдышись немного.

Он подвел Тоню к большому, заметенному снегом пню.

— Сейчас снег смахну… Теперь садись.

Они отдыхали недолго и вступили в лес. Здесь было темнее. Деревья жались друг к другу по сторонам дороги. Большие ветви их были недвижны, словно не могли пошевелиться под снежным грузом.

— Ты не боишься? — спросил Толя.

— Конечно, нет! А ты? Может быть, тебе страшно?

Тоня быстро взглянула на спутника. Не обиделся ли он? Нет, Анатолий улыбался.

— Мне-то стыдно было бы бояться. А я вот подумал, что какая-нибудь столичная девушка здорово струхнула бы. Лес тут у вас серьезный!

— Тайга! Ты в Ленинграде, наверно, только в книгах про нее читал.

— Читал, конечно… И я рад, Тоня, что увидел ее своими глазами!

— Рад! Ты еще тайги по-настоящему не знаешь! Тут ведь заблудиться ничего не стоит. Один мальчишка неделю блуждал. Он медведицу видел. На землю лег, она его обнюхала и не тронула. В Шабраки весь голый пришел, так ободрался в тайге… Здесь только такие, как Ион, ходят — не боятся.

— Это кто — Ион?

— Старик-хакас, охотник.

— Тот, что в школу приходил к Надежде Георгиевне?