Мария Мартиросова - Красные, желтые, синие (сборник)

Вечером в воскресенье на крохотном тёти-Сарином балкончике устроились болельщики: мама Вовы, сама тётя Сара и парализованный дядя Моисей.

Через несколько минут должен был начаться матч с командой из соседнего двора.

Этот день выбирали очень долго, чтобы он совпал с выходным отца Сейфали. Иначе где бы мальчишки раздобыли настоящий судейский свисток?

Витька, нахмурившись и плотно сжав губы, бегал по полю. Его команда проигрывала. Ровшан играл за команду противников, и пройти его не мог никто. Зато в воротах Гарика мяч побывал уже дважды.

В перерыве все пацаны угрюмо сидели под деревом. Разговаривать не хотелось.

– Хоть бы вничью… – тихо пробормотал Гарик.

– Ага, держи карман шире! – отозвался Лятиф, осторожно дотрагиваясь до запёкшейся ссадины на колене.

Резко свистнул Сейфали. Второй тайм.

Один гол удалось сквитать сразу после свистка. Алик со злостью вколотил мяч в ворота противников: «Хоть не всухую!»

Затем отличился Витька.

Счет сравнялся.

Напряжение нарастало. Гарик чуть согнул колени, вытянул перед собой руки и напряжённо застыл в воротах. Вова крутился вокруг верзилы-нападающего, стараясь выбить у него из-под ног мяч.

Во дворе было слышно только старательное пыхтение и могучий топот.

– Да по костылям, по костылям надо было врезать! – досадливо бормотал Витька. – Всё равно не увидят!

Никто так и не понял, как это получилось. Вова отнял мяч у нападающего, финтом убрал с дороги противника и резко пробил с полулёта. Мяч взмыл свечкой, по длиннющей дуге пролетел над головами игроков, миновал руки растерявшегося голкипера – и… пересёк отмеченную кирпичами линию ворот.

– Гол! – хрипло крикнул с балкончика парализованный дядя Моисей.

– Чистейший, мамой клянусь! – засмеялся Сейфали.

Противники спорить не стали. Даже они знали: стоит Сейфали взять в руки милицейский свисток отца – и на целом свете не найдётся более честного и справедливого судьи, чем он.

Вот и конец игры. Вова вдруг о чём-то вспомнил, подбежал к скамейке, на которую он ещё до матча положил маленький кожаный футляр.

– Снимок на память! – Вова умело построил всех в три ряда. Отступил на несколько шагов, склонил голову к правому плечу, пригляделся. – Улыбочка…

Фотоаппарат тихо щёлкнул, сверкнула вспышка.

Я перебрала старые выгоревшие снимки. На них все, кроме дяди Вовы. Строго сдвинув брови и зажав под мышкой ободранный кожаный мяч, прямо в объектив смотрит капитан команды, дядя Витя. Нападающий, дядя Алик, показывает рожки из-за круглой стриженой головы дяди Лятифа. Судья, дядя Сейфали, выпятил грудь, на которой блестит большой никелированный свисток. А в первом ряду, с закрытыми глазами, смущённо улыбается вратарь. Гарик. Мой папа. Он всегда боялся пропустить момент, когда нужно замереть с широко раскрытыми глазами. Готовился к этому изо всех сил, даже бледнел от волнения.

Но почти всегда получался с закрытыми глазами.

Дядя Вова никогда не обещал, как другие фотографы, что из объектива вот-вот вылетит птичка. Просто улыбался, на секунду присаживался на корточки, щёлкал затвором. А через несколько дней приносил родителям мои фотографии. В нашей бакинской квартире они висели на стенах, лежали в коричневом старом альбоме, стояли на маминых книжных полках. И даже на папином письменном столе в редакции газеты «Бакинский рабочий».

Я была поздним ребёнком. Родилась, когда папе исполнилось сорок, а у мамы в волосах начала появляться седина. Это папа предложил назвать меня Маргаритой. Он с гордостью говорил всем, что мое имя означает «жемчужинка». А мама добавляла, что так звали самую красивую французскую королеву – Марго.

Вот я в детском саду – с огромным надувным котом в руках. Вот в душном костюме медведя на новогодней ёлке. А это с классом на торжественной линейке. В руках табличка «Школа № 47, 5-й „Г”».

В десять лет мне ужасно хотелось быть мальчишкой. Пусть недолго. Хотя бы часик. И не таким, как мой сосед по парте, худенький очкарик Гриша Рубинер. А высоким, широкоплечим, сильным. Первым делом я подошла бы к долговязому кудрявому второгоднику Джаванширу Джафарову (он сидел за последней партой в правом ряду) и без всяких разговоров врезала бы ему разок-другой. За подпалённый хвостик моей косы, за разбитые Гришкины очки, за оплёванную спину старенького школьного вахтёра.

Джаваншир, ясное дело, ко всем без разбора не цеплялся. Со старшеклассниками и с нашей старостой, коренастой дзюдоисткой Наргиз Кулиевой, он никогда не связывался. Наргиз вообще все в классе слушались, потому что она, как говорил Гришка, была нашим формальным и неформальным лидером. Организовывала классные праздники, знала, где можно собрать побольше макулатуры. А иногда придумывала что-то особенное, за что потом на школьных линейках нашему 5 «Г» вручали грамоты.

Например, шефство над Домом ребёнка.

Однажды мы скинулись по трёшке, купили несколько игрушек, отпросились у директора и пошли к своим подшефным. У всех было отличное настроение: весна, тепло, с уроков отпустили… Даже Джаваншир не сбежал домой, а увязался за нами. Наргиз по дороге рассказывала о дзюдо, какие приёмы они «проходят» в секции, какой у них там строгий тренер:

– Он меня сначала не хотел принимать. Говорил, прихватят посильней, ты нюни распустишь. А я никогда не плачу. Даже когда руку на соревнованиях сломала. Ужасно больно было, а я и не поморщилась.

Конечно, мы всё сделали не так, как надо. Пришли не вовремя (у детей вот-вот должен был начаться тихий час), принесли не то, что требовалось (таких игрушек в Доме ребенка – навалом, а вот цветных карандашей и альбомов не хватает). Но Наргиз упросила директора, и нас впустили. Ненадолго, только чтобы посмотреть на своих подшефных. Это была старшая группа – трёх-четырёхлетние дети. На них уже натянули одинаковые байковые пижамки, уложили в кроватки. И тут входим мы, 5 «Г» в полном составе. Я никогда не думала, что в комнате может быть такая тишина. Дети молча разглядывали нас, а мы стояли, нелепо улыбались и протягивали им резиновых уточек, плюшевых медвежат, лупоглазых кукол. Вдруг один рыжий веснушчатый мальчишка вылез из-под одеяла, подошел к Грише, встал на цыпочки и потянулся к его лицу.

– Это из-за очков, – объяснил нам Гришка, подхватывая малыша на руки. – Маленькие знаете как очкариков любят?

Сразу стало шумно. Дети отбрасывали одеяла, подбегали к нам и, не обращая внимания на игрушки, карабкались на руки. Маленький темнокожий мальчишка крепко обнимал Джаваншира, прислонясь «каракулевой» головкой к широкой груди своего «шефа». У меня на шее висела хорошенькая девочка с шелковистыми светло-русыми волосами.