Николай Тихонов - Военные кони

В чём дело? Оказывается, как седло накинут на него, — он возьмёт и надует живот как шар, подпруги затянут по животу, а потом он живот втянет обратно — седло и висит, как на палке.

Был среди новобранцев один жокейский ученик, Кормяк. Был он упрям сам, как лошадь, и крепок.

Сел он на Чёрта, проехал круг-два — ничего. Шатал, шатал его Чёрт — видит, парень держится. Тогда он рванулся вперёд, укусил соседа выше хвоста, тот жеребец следующего, другой — ещё дальше, вмиг все жеребцы друг друга перекусали, бьют ногами, кричат. Поднялся такой шум, что вахмистр завопил тоже:

— Что за ярмарка! Держите дистанцию на две лошади, черти серые!

А Чёрт закусил мундштук и понёс Кормяка.

Таскал-таскал его Чёрт, потом повернул и прямо через канаву на дорогу. А дорога была обсажена низкими деревьями. Испугался Кормяк, что ему голову оторвут деревья, наклонился набок, — этим боком и ударил его о дерево Чёрт. Упал Кормяк в канаву, а коня и след простыл.

Прибежал Чёрт в мыле, злой, страшный — прямо к конюшне. Двери у конюшни распахнуты, но поперёк входа лежала жердь металлическая. Он согнулся в три погибели и проскочил в конюшню, сломал седло начисто о жердь, так что передняя лука к задней пригнулась. Прямо забежал к себе в станок — и отдыхать. Стоит и отдувается.

С этого дня его стали бояться все новобранцы. Пришёл в конюшню вахмистр, посмотрел на него и сказал:

— Арестант ты, арестант! Дайте его старым драгунам, пусть обломают…

Ничему не научился Чёрт за четыре месяца: ни шагу, ни рыси, ни галопу, ни карьеру. Ни за что не мог разобрать, где левая нога, где правая нога. Отдали его в работу старым драгунам.

Старые драгуны — народ знающий, но несильный и старый. Столько перевидали они лошадей, что устали. Им бы по домам идти, землю пахать, или на мельнице сидеть, или ремеслом заниматься, а тут изволь — объезжай лошадей. Кости у них ноют, а приходится ездить.

Скомандуют: «Все к пешему строю готовсь — слезай!» — приходится на всём галопе соскакивать с седла.

Соскочил — сейчас же команда: «Все — садись!»

Сел — опять слезай, слез — опять вскакивай, точно проклятый…

Командовал ими маленький, как пробка, и, как паук, злой эскадронный Рязанцев. Кричит тоненьким бабьим голосом:

— Драгуны, слушай мою команду!

Драгуны слушают и ругают его последними словами.

Пошёл Чёрт дурить и на глазах у эскадронного, да старый солдат уколол его шпорой, взял в повод так, что деваться некуда. Но на барьер не пошёл Чёрт ни за какие шпоры. Врос в землю и стоит. Драгун его шпорит — кровь бежит по брюху, сзади бьют, сбоку бьют — ни с места Чёрт.

Ударил тогда его между ушей драгун.

Обидно старому солдату, но не знал он Чёртова нрава.

Закричал Чёрт от боли, встал на дыбы во весь рост и упал назад вместе с солдатом.

Если бы не успел драгун ногу из стремени выхватить — всю жизнь ходил бы калекой. Упал драгун — конь на него.

Расшиб солдата — едва подняли. А Чёрт вскочил и ухмыляется, покряхтывает и смотрит так, точно говорит: ни за что служить не буду, кого хотите сажайте.

Подошёл эскадронный, взглянул ему в глаза, хотел ударить хлыстом, но Чёрт обнажил зубы и заскрипел.

Испуганный эскадронный отвернулся и приказал:

— Посадить под арест на десять суток.

— За что же меня-то? — закричал драгун.

— Не тебя — а коня…

— Как прикажете? — спросил взводный. — Случай особенный — коня под арест.

— Так, на десять суток половинная мера овса и сена. Как зовут его?

— Чёртом.

— Это и видно! Уберите его…

Так и у старых солдат не ужился Чёрт, а только под арест попал.

Как посидел Чёрт на половинном пайке, рассердился он на всех окончательно. Никого видеть не хочет, никого к себе не подпускает.

Убирает дневальный конюшню, подойдёт к нему навоз вымести — так залягается Чёрт, что подступа нет.

Станки друг от друга отделены были дощатой стенкой. Вдребезги разбил доски Чёрт — с обеих сторон. Подобрали доски, унесли.

Стал Чёрт любоваться на соседних лошадей, потом поссорился с ними, потом подрался, — что ни день, жалоба на него.

Все знали, что конь хороший, а никому не поддаётся. Из других эскадронов приходили смотреть на него, как на диковинку. Пробовали приходить наездники, но он затопает, заорёт, глаза кровью нальёт, — никто его учить не согласен.

— Пока его обломаешь, он тебя три раза убьёт, — говорили наездники, — дикарь, служить не хочет!

А наездники были люди первые в полку по лошадям. Никто лучше их не умел ездить. Они могли ездить и стоя, и лёжа, и на руках.

Когда и наездники от него отреклись, взялись новобранцы его дразнить. Задразнили коня до того, что он не стал больше терпеть человеческого лица около. К себе не пускает. Стоит только платком махнуть — бьёт задними ногами до самой полки, где седло лежит. Сбросит седло, ударит его ещё раза два и только тогда успокоится.

Скоро из-за его нрава увели соседнюю лошадь, соединили ему два станка вместе и привязали на две цепи — чтобы не сорвался. Одичал Чёрт вконец.

Пришёл раз ветеринарный врач, обошёл конюшню, поругался, покашлял и увидал Чёрта.

Осмотрел со стороны: пороков явных нет, вид здоровый, — почему не в работе?

— Да у него в характере и в голове не всё хорошо, — отвечает дневальный.

— Что за чушь? — удивился доктор.

— Верно, господин доктор. Этот конь на нас обижен. Жить с нами не хочет. Не иначе, как сумасшедший…

Не поверил доктор и хотел войти к Чёрту. Чёрт как ударит обеими ногами сразу — седло сверху мимо докторской головы так близко брякнулось, что доктор побледнел, выругался и ушёл.

По субботам белых драгунских лошадей выводили на двор и чистили и мыли с мылом, старательно и добела. Потом, чтобы волос блестел, протирали лошадей сухим углем, и сверкали белые лошади, что гуси. Только один Чёрт стоял в конюшне и орал время от времени для собственного удовольствия.

Заорёт, послушает свой голос: хорошо выходит — опять орёт. Ударят его метлой по спине — успокоится.

Чистили его раза два в неделю, корма давали мало, только следили, чтобы цепи были крепкие — не сорвался бы.

Неизвестно, сколько времени простоял бы он безвыходно в своей тюрьме, как вдруг разнеслась весть, что сам командир бригады будет осматривать конюшни.

Тут и выпало счастье Чёрту приветствовать бригадного по-своему.

Очень любили драгуны своего бригадного. Так любили, что, если на улице его увидят, сейчас же через забор — чтобы не попасть на глаза. Он хромал на левую ногу и потому ездить верхом не мог вовсе.

Идёт, он по конюшне, хромает, шипит, покрикивает на солдат и на лошадей. Подходит к Чёрту, остановился.

Поразило его, что лошадь на двух цепях привязана.

— Что это за непорядок? — закричал он на эскадронного. Только он закричал, Чёрт обернулся и закричал на генерала так, что в ушах шум пошёл.