Исаак Радовский - У самого синего моря

— Павлик!

Никто не ответил.

Налег Мишка на засов, но он был ржавым и не открывался.

Тогда Мишка прильнул к щели между досками и снова крикнул, чуть не плача:

— Па-влик!.. Не бойся, я тебя сейчас открою.

В сарае по-прежнему было тихо.

Мишка изо всех сил вцепился в засов, но пальцы его скользили по мокрому железу.

Тут к сараю подбежал я. Мишка не знал, что я бежал за ним следом. Он бросился мне навстречу и радостно крикнул:

— Ой, папка!

Прижал я к себе его мокрую растрепанную голову, а он сказал печально:

— Ты знаешь, папка… Мне тут засов такой крепкий… и дверь такая тяжелая… А Павлик молчит. Может, он и совсем уже умер?

— Ну, что ты! Он уж, наверное, убежал отсюда сто раз. Я распахнул дверь, и Мишка храбро двинулся за мной. Мы не угадали. Павлик не убежал и не умер. Он лежал на соломе и крепко спал. В кулаке его была зажата спичечная коробка.

Разбудили Павлика. Обрадовался он очень, улыбнулся и говорит:

— Смотрите, что я здесь нашел.

Осторожно раскрыл коробку, и нам показалось, будто он зажег фонарик. В коробке были два светлячка. Они сияли холодным, но необыкновенно нежным изумрудным светом.

Налюбовались мы светлячками вдоволь. А тут и дождь кончился, солнце выглянуло.

Пошли мы Павлика провожать. По дороге Мишка спросил его:

— Страшно было одному?

— Нет, — ответил Павлик. — Сначала немножко страшно было, а потом я поймал светлячка и все смотрел на него. А когда дождь пошел, я уснул.

Жил Павлик рядом с Томкой. Поэтому пришлось нам проходить мимо ее окон. Увидала нас Томка из окна и спряталась. Думала, мы жаловаться идем.

А возле калитки встретила нас мать Павлика. Она тоже была вся мокрая, потому что бегала под дождем, искала своего сына.

Утром пришли к нам Павлик и Томка. Они уже забыли вчерашнюю ссору и, как всегда, появились вместе. Рита принимала гостей на лавке под вишней.

К ним присоединился Мишка — и началась хлопотливая игра в дочки-матери.

Томка поджала тоненькие губы, подбоченилась и скомандовала неповоротливой Рите:

— Иди попроси у матери всяких продуктов. Будем обед варить.

Рита послушно отправилась к Полине, которая стирала белье.

Но Полина сердито отмахнулась от нее и еще усерднее склонилась над корытом.

Тогда Рита встала поудобнее и принялась молча ждать.

Полина несколько раз покосилась на нее сердитыми карими глазами и в конце концов не вытерпела.

Она вынула свои полные руки из корыта, смахнула с них белые хлопья мыльной пены и вытерла о серый фартук.

— Ну, что стоишь? Принеси из кладовой семечек. Да живее поворачивайся! Ползешь, как муха на меду.

Принесла Рита сумку с жареными семечками. Полина насыпала ей полную банку и проворчала:

— Больше не приставайте, а то, часом, всех выгоню! Дел у меня, видишь, сколько? — она махнула рукой на кучу грязного белья.

— Ладно… Мы больше приставать не будем, — пообещала Рита и не спеша направилась к лавке.

Некоторое время под вишней слышались обиженные голоса, сопение, возня — это Томка делила семечки.

Потом ребятишки о чем-то пошептались и, наконец, к удовольствию Полины, вовсе исчезли со двора.

Все стихло, но — увы! — ненадолго.

Вскоре калитка распахнулась, и в ее ярком солнечном квадрате мелькнула маленькая щуплая фигурка Томки.

Сарафан у нее испачкан мокрым песком, но в больших зеленых глазах сияет какая-то тайная радость. И вообще — вся она будто светится, даже веснушки — и те блестят, как новенькие копейки.

— Тетя Полина! — с явным удовольствием сообщила Томка. — А они вашу селедку в море выбрасывают!

— Это еще что? Какую селедку? — насторожилась Полина, почуяв недоброе.

— Ну вашу! Ту, что в коричневой стеклянной кадушечке была — и еще с крышкой.

Полина ахнула и кинулась в дом.

Через минуту она выскочила оттуда словно ошпаренная и, красная, растрепанная, ринулась вслед за Томкой на улицу.

Все это было так неожиданно, что я не утерпел и побежал тоже.

Когда мы подбежали к морю, преступники были еще там. Рита, Павлик и Мишка сидели на берегу и изо всех сил колотили голыми пятками по траве. Это они от удовольствия.

Очевидно, дело уже было сделано, потому что большие серебристые селедки качались на волнах.

Полина всплеснула толстыми руками, и как была — в халате и рваных тапках — полезла в воду.

— Ax вы, ироды! — крикнула она. — Пять килограммов селедки загубили! Это ж прямо наказание — что за дети! Я вот вылезу сейчас — все уши вам пообрываю, змееныши!

«Змеенышей» сразу будто ветром сдуло. На берегу осталась довольная, раскрасневшаяся Томка.

Она указывала в сторону кустов, за которыми скрылись ребятишки, и, захлебываясь, ябедничала:

— Я говорила им: мать ругаться будет — а они все равно кидают!..

— Да замолчи ты — сердито оборвала ее Полина. — Все вы хороши. Драть вас некому! Твоя небось работа!

— Что вы, тетя Полина, — обиделась Томка. — Это не я, это они!

Но Полина только досадливо отмахнулась.

— Бисово племя! — проворчала она и поплыла за селедками.

Я разделся и тоже поплыл. Но как я ни старался, мне удалось выловить только две селедки.

Когда я вылез на берег, Полина сидела на серой прибрежной гальке и сердито хмурилась. Возле нее валялись четыре селедки.

— Как вы только додумались до такого? — спросил я Мишку дома.

— Это Томка додумалась, — угрюмо ответил он. — Она все говорила: «Давайте выпустим, давайте выпустим, потому что селедка — она ведь тоже рыба!»

Мишка вздохнул и неуверенно добавил:

— А что, может, и правда — пусть себе поплавает?..

Вечером пошли мы с Мишей в парк. И Рита с нами. Полина ставила ее в угол, и теперь у Риты были красные, заплаканные глаза.

В парке возле фонтана встретились нам Павлик и Томка. Томка веселая, в новом вышитом платье. На кармане желтый цыпленок догоняет большую пеструю бабочку.

Рита потрогала вышивку коротким толстым пальцем, вздохнула и сказала:

— Я когда вырасту — обязательно себе такое вышью! Томка передернула худыми плечиками:

— У-у! Это еще когда будет! А я вот захочу, попрошу маму — она мне еще и не такое вышьет. Она все может — и цыплёнка, и слона, и зайца, и что хочешь!

Рита опять вздохнула и отошла в сторону.