Исаак Радовский - У самого синего моря

Мне стало жалко Риту. И так ей, бедной, сегодня досталось за селедку.

— Ну, ладно, Рита, не горюй. Давай лучше мороженого купим, — сказал я и сунул руку в карман.

Но денег не оказалось. Зато в кармане лежал ключ от дома.

— Эх люди! Что я наделал! Деньги забыл, а ключ взял. Так ведь, пожалуй, и Полина ругаться будет. Вернется домой, а ключа нет под крыльцом.

— Ну, вот, папа, — сказал Миша, — придется тебе домой идти.

— Вы идите, а мы можно тут побудем? — попросила Рита.

— Да вы идите, идите! Я посмотрю за ними, — пообещала Томка.

— Ну, раз так, то я пошел! — Но все же приказал своей команде: — Смотрите, не шалите тут без меня. И чтобы никуда отсюда не убегали!

— Ты, папа, не беспокойся, — успокоил меня Мишка, — ведь мы уже большие!

Взял я дома денег, положил под крыльцо ключ и поспешил обратно в парк.

Когда я был у входа, парк уже светился множеством огней.

Еще издали увидел я мою команду. Ребятишки стояли там, где я их оставил, и смотрели на фонтан.

Каждую минуту он освещался разными огнями, и вода в нем становилась то синей, то красной, то зеленой, то желтой.

Но вот к фонтану подбежала Томка. Она взобралась на каменный барьер, зачерпнула полные ладошки красной воды и плеснула на остальных ребятишек. Они завизжали и наперегонки бросились к фонтану.

Залезли на барьер — и давай брызгаться разноцветной водой.

А Томка сразу же спрыгнула на землю, расправила свое платье и уселась на скамью.

Рита и Павлик обрызгали друг друга с ног до головы, а Мишка зачем-то начал раздеваться.

«Чего доброго — еще купаться вздумает», — с тревогой подумал я и прибавил шагу.

Томке, наверное, очень весело, потому что она хохочет вовсю и даже подпрыгивает и ерзает по скамье от удовольствия. Теперь мне уже слышно, как она кричит Павлику:

— Эх ты, сандалии-то новые измочил?! Ну попадет тебе от матери!

Но вот к фонтану подходит милиционер. Павлик, Рита и Мишка увидали его и бросились врассыпную.

А милиционер остановился возле Томки. Она мигом вскочила со скамьи и начала быстро говорить, будто горох сыпать:

— Это все они брызгались! А я ничего! Я сидела себе тут и смотрела на них. Видите, я совсем сухая и чистая, на мне новое вышитое платье.

Я подошел, посмотрел на Томку и невольно рассмеялся.

Вся она была перепачкана зеленой краской. Даже ее веснушчатый рыжий нос — и тот стал теперь зеленым от краски.

Милиционер улыбнулся и покачал головой.

— А я, девочка, имел в виду как раз тебя, — сказал он. — Ты, наверное, читать не умеешь, потому что здесь написано: «Осторожно, скамья окрашена». — Милиционер поправил белую дощечку с надписью так, чтобы ее лучше было видно, и продолжал: — А ты села да еще ерзаешь по всей скамье как угорелая. Всю краску своим платьем стерла.

Глянула Томка на испорченное платье — и горько заплакала.

Тут, боязливо посматривая на милиционера, подошел к нам Павлик.

— Ладно уж… ты не плачь, — стал он утешать Томку и попробовал соскоблить краску с платья щепкой. — Ты попроси маму — она тебе еще вышьет…

Томка пришла к нам на следующий день притихшая.

Теперь вместо нового платья на ней был старый сарафан с аккуратными заплатками в нескольких местах.

— Что, попало тебе вчера? — сочувственно спросила Рита.

— Прямо уж, попало! — фыркнула Томка. — Меня в чулан посадили, а там было варенье.

Сначала вся команда мирно сидела под вишней, и каждый занимался своим делом.

Томка и Рита лепили песочные пирожки, а Миша с Павликом строили железную дорогу.

Но вскоре Томка понемногу начала приходить в себя. Голос ее звучит уже громко и уверенно — это она опять распоряжается.

— Ну, что же ты? — наступает она на Мишку. — Сам похвалился про теплоход и что нас юнгами возьмут, а когда это будет? Ты, наверное, все навыдумывал и никакой у тебя не дядя-капитан!

— Ничего я не придумал! — обиделся Мишка. — Дядя Виктор сказал, через два дня — значит, через два дня. На всякое хотение надо иметь терпение. Понятно?

— Через два дня — это было позавчера, — уточнил Павлик.

— А сегодня — только до завтра осталось подождать.

— До завтра, до завтра… — проворчала Томка. — Много ты понимаешь! А ну-ка лезь на дерево — нарви нам вишен.

Но Павлик не послушался.

— Не полезу я, — сказал он. — Дерево-то не наше. Тетя Полина опять из-за тебя ругаться будет.

— Эх ты, — засмеялась Томка. — Она же ведь на работе!

— Все равно не полезу, сама лезь, если хочешь… — Он подумал немного и добавил: — Давайте я вам лучше сказку про царевну-лягушку расскажу.

Я рассеянно смотрел на ребятишек в распахнутое окно и думал о том, что от Лены вот уже три дня нет писем.

В комнату вбежал Мишка:

— Что, папка, ходил на почту?

— Нет, Мишук, пока еще не ходил.

— Ну, что же ты, папка… — укоризненно сказал Мишка и потянул меня за рукав. — Давай сходим поскорее. Наверное, там с самого утра лежит письмо от мамы.

— Тогда мой руки и собирайся, — предложил я. Он стрелой выскочил во двор и закричал ребятам: — Айда на почту! Кто с нами?

Я видел, как Томка что-то зашептала Павлику и Рите. Они посмотрели на нее и замялись.

— Нет… Мы тут поиграем, — неуверенно сказала Рита.

— Давай, Павлик, рассказывай дальше, — велела Томка.

Павлик продолжал прерванный рассказ:

— И вот позвал царь своих сыновей и говорит: «Завтра вы и ваши жены оденьтесь, как на Первое мая…»

— Ну и ладно! Сидите дома! — обиделся Миша и побежал снова в комнату искать сандалии.

Искал искал — не нашел и вдруг вспомнил:

— Папка, а я ведь вчера вечером босиком домой шел.

— А ведь и правда босиком!:

— Значит, я их у фонтана забыл… — решил Мишка и растерянно посмотрел на меня.

— Ну, что ж теперь поделаешь! На почту мимо магазина пойдем — купим новые, — пообещал я.

В магазин мы успели как раз перед закрытием.

И хотя времени было мало, сандалии мы купили хорошие — желтые, блестящие, скрипучие.

Зато на почте опять ждала нас неудача. Девушка из маленького стеклянного окошечка увидела нас и сразу же крикнула:

— А вам еще ничего нет!

Мы расстроились, а девушка весело подбодрила нас:

— Не вешайте носа! Вам пишут, и письма летят к вам сейчас на самолетах.

Мы вышли на улицу.

— Ну вот… совсем забыла нас наша Лена, — сказал я огорченно.

— Да… забыла… — вздохнул Мишка.

Я посмотрел на его печальные глаза и крепко взял за руку.

Обоим нам плохо и невесело. Но мы крепимся, и мы шагаем, двое мужчин, забытые Леной.

В моей руке совсем утонула маленькая теплая исцарапанная ладошка. Мы молчим, но мы знаем, что Лена все равно скоро напишет письмо или пришлет телеграмму и мы пойдем на вокзал встречать ее.