Ирина Пичугина-Дубовик - Забавная книга про льва и шишигу. О природе с любовью и улыбкой

Сама я более всего была похожа на свинку в сбруе. Вся перетянутая подпоясками, чтобы не поддувал ледяной ветер, чтобы снег не попал в валенки с ремёнными креплениями лыж. Так что двигаться мне было тяжело, да и лыжи болтались.

Папа побежал вперёд по лесу. А надо сказать, дикий лес начинался прямо во дворе нашего нового кирпичного пятиэтажного дома. Вся наша улица пятиэтажек была только что построена у кромки практически тайги. Там кто только ни водился в чащах. Даже рыси. Но мы не боялись и очертя голову кидались в лес как в манящую прорубь.

Вот и в этот раз я преданно потрусила за папкой, стараясь не отстать, да где там! Он на лыжах просто летал! Был чемпионом завода.

Вот лыжня окончилась, и мы пошли прямиком по снежной целине. Папа закладывал большие круги вокруг меня, чтобы не замёрзнуть. А я сосредоточенно сопела, неуклюже перебирая ногами по снегу. Время от времени он показывал мне:

– Гляди, это заяц пробежал… А это лиса за ним, видишь следы?

Я старательно разглядывала в ярком сиреневом лунном свете на свежем снегу тёмные ямки следов, уложенные геометрическим узором.

Как интересно! А ночной зимний лес совсем не страшный, он более уютный и как будто ободряет, уговаривает :

– Не бойся, я тебя закрою от беды, только отвори душу и стань частью меня! Мы вместе, мы едины…

Я вдруг услышала этот призыв и доверилась лесу… Сознание моё расширилось как будто облако, дальше, дальше… Я уловила полёт бесшумных крыльев совы, поняла, как тепло и хорошо ёлочкам и сосенкам под снеговой шубой, и внезапно откуда-то узнала, что под этим сугробом в норе спит ежик. Удивительное чувство сопричастности охватило меня.

Более никогда в своей жизни я не боялась ночного леса, наоборот, с той поры меня манит мягкая тьма и покой чащ…

Да я опять отвлеклась.

Мой папа сам был очарован необычным видом подлунного леса, где мягкие линии сугробов и скруглённые очертания хвойных деревьев были разлинованы сиреневым сиянием, щедро льющимся с небес.

Всё было сказочным, резкие тени заставляли предположить, что уж теперь-то вот за этой сосёнкой спрятался шишига! Да вот же корявая тень от его носа, принюхивается он, что ли? От нас прячется? Нет, просто заснеженная ветка колышется. Убежал?

Ну нет нигде шишиги!

Наконец поиски утомили нас, и папа решил, что пора обратно.

Да понял, что не рассчитал. Слишком мы далеко зашли.

А я поняла, что дико устала. Просто смертельно.

Тут я стала столбом как упрямый осёл и заявила, что никуда не пойду. Ни вперёд, ни назад.

Мой папа запаниковал.

Ночь, зима, мороз за двадцать градусов и всё суровее… Изо рта при дыхании пар валит, как из топки хорошего паровоза!

Путём сложных переговоров папка добился согласия, что я поеду, держась за его палки, как на упряжке. Сцепив наши палки, он побежал, таща меня на буксире. Я слышала, как он пыхтел. Было ему нелегко.

Проехав так немалое расстояние, я расслабилась и потеряла координацию.

Бах!

Это я свалилась вверх тормашками в какую-то снежную бездонную пропасть… Лежу в снегу, в глубокой яме, на спине, разглядывая набитый звёздами небосвод и огромную преогромную луну… А ноги торчат из ямы вверх, лыжи как винт вертолёта крест накрест…

Отец перепугавшись орёт:

– Вставай!

А мне так хорошо, уютно, такая благодать на меня снизошла… К чему мне вылезать из этой ямы, такой вид в бесконечность космоса открылся мне… От величественности и великолепия этого зрелища дух захватило! Вот вы сами попробуйте ночью, лёжа на спине зимой в снежной яме, поглядеть сквозь вымороженную хрустальную атмосферу в ту самую бездну, что звёзд полна… Уверена, и вам нескоро захочется спуститься из этих переливающихся чертогов на грешную землю.

Вот и я очень твёрдо сообщила, что останусь тут до утра.

Видимо, я была крайне убедительна, потому, что отец в отчаянии вдруг схватил лыжную палку и грозно сказал, что я сейчас получу, если я сей момент:

– Слышишь, сей момент, не вылезешь и не пойдёшь домой. Тоже мне, астроном!

Он также показался мне крайне убедительным.

Так что я, кряхтя и сопя, вылезла из уютной снеговой обсерватории.

Поправили мы мои лыжи и… я пошла сама! У меня открылось второе дыхание. Или невиданное звёздное крещендо придало силы? Но до дома мы добрались в наилучшем виде и весело!

Смеясь, вспоминая былые трудности, мы забрались по лестнице на пятый этаж. И… в дверях квартиры увидели маму…

Разгневанную маму…

Тут папка как-то уменьшился ростом и попытался спрятаться за меня.

А я храбро и поэтично принялась воодушевлённо тараторить, описывать уникально-огромную луну и звёзды.

Какая была замечательная прогулка, а лес какой! Только шишигу так и не нашли. Кстати, жаль, что тебя, мама, с нами не было, ты бы оценила!

Мама оценила.

Очень громко оценила.

И выдала нам ценные указания.

Я отправилась прямиком в ванную комнату. Вытряхивала одежду… натрясла с хороший сугроб. Через шум горячей воды из крана я слышала, как папка на кухне виновато объяснялся, что:

– Физкультура полезна и в мороз.

– И детям? – ехидно интересовалась мама, – особенно полезно вываляться в снегу и прийти снеговиком с отмороженными щеками? А если заболеет?

И как в воду глядела.

Утром я блаженствовала в кровати с высокой температурой и разными вкусностями под боком.

Через несколько дней мне принесли уроки, и я стала догонять класс. Да мне было не впервой!

Сидя за столом и выписывая скучнейшее упражнение по русскому, я неожиданно вспомнила, как мы с папой сочинили стих.

Меня осенило!

Схватив тетрадный лист и разрезав его на маленькие части, я сшила крохотный блокнотик. И на первой его странице записала этот стих.

Потом стала выжимать из себя ещё, чтобы заполнить блокнот.

Помню только строчку: Девчонка взбивает перину… Снежинками перья летят…

Это я о сказке «Метелица».

В общем, как я теперь осознаю, получилось жутко безобразно и, как говорится, ни в склад и ни в лад.

Но тогда я гордо принесла свой блокнот со «стихами» в школу.

Моя первая учительница была поразительным человеком.

Ей удавалось совмещать строгий порядок и творческую атмосферу в классе. То есть, она удачно и победно запрягала «в одну упряжку коня и трепетную лань»! Класс наш отличался высокими оценками, дружбой и любовью к прекрасному. Классные часы проходили, как театры-студии.

То мы учились сервировать стол со всевозможными ухищрениями этикета, то разыгрывали сценки знакомств, попутно на всю жизнь запоминая, кто здоровается первым, кто подаёт руку, кого кому представляют.

То мы ходили в музеи и театры.

То сами устраивали «капустники».

И Маргарита Александровна никогда не пресекала полёт детской мысли, главное, чтобы это было не баловство, а плод раздумий. Мы не боялись высказываться или спрашивать на отвлечённые темы даже и на уроке. Она приветствовала движения разума или фантазии и не обрывала учительским окриком.