Ирина Югансон - Иржик Рыболов или Рыцарь Серебряной пряжки

– Неужели в казне пусто? – в который раз повторял он.

– Шаром покати, Ваше сиятельство.

– Так займите где-нибудь у кого-нибудь.

– Уже позанимали сколько могли, Ваше сиятельство, больше никто не хочет давать.

– А где те деньги, что прежде «позанимали»?

– Потратили, Ваша милость.

– Так вот просто потратили? Так, что я даже заметить не успел? Не изволите-ли объяснить, на что?

– На то, чтобы оплатить предыдущие долги, Ваше сиятельство.

– Так введите какой-нибудь новый налог. Почему «моё сиятельство» должно само заботиться о таких пустяках? Чего ради я держу пролазу секретаря и свору домашней челяди? Может быть, ради того, чтобы вы разворовывали мою казну?

Штутц раскрыл было рот, чтобы возразить, но граф не дал ему вставить ни слова:

– Послушайте, милейший, я знаю, вы собираете все городские слухи, порой из кожи лезете, чтобы выведать самые незначительные секреты и тайны… Не смущайтесь, я не считаю Вашу любознательность предосудительной, напротив, я нахожу её чрезвычайно полезной, естественно, до тех пор, пока Вы не суёте свой нос в мои дела.

– Как можно, Ваше сиятельство! Вы же знаете, как я Вам предан!

– Хорошо-хорошо, не будем терять времени на поклоны и заверения в безграничной преданности. Я Вам полностью доверяю, потому что в случае надобности могу ухватить Вас за глотку. Меня интересует другое – скажите, Штутц, нет ли в наших землях какого-нибудь колдуна или алхимика?

– О, какого только сброда не водится в наших, то-есть Ваших, краях!

– Я не имею ввиду шарлатанов и базарных фокусников. Тот, кого я ищу, должен быть посвящён в тайны трансмутации металлов. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Да, Ваше сиятельство! Речь идёт о превращение заурядного свинца в благородное золото и поиске философского камня.

– Положим, философский камень, если это, конечно не алмаз, мне и даром не нужен, зато свинца в подвалах этого замка более чем достаточно. Кто мне скажет, зачем в моих арсеналах столько свинца, если солдатам платить нечем? Найдите мне алхимика, Штутц, хоть из под земли достаньте, хоть с самим чёртом сговоритесь, и я сумею Вас отблагодарить.

– Я сделаю всё возможное.

– Возможное мы оставим простакам-горожанам. А Вы уж постарайтесь сделать невозможное, если хотите и дальше находиться на этом тёплом местечке.

Хотя мать и перестала сердиться, но, похоже, она всерьёз решила взяться за своего оболтуса – пора парню взрослеть, пора к делу прибиваться. Поэтому, убрав посуду со стола, она спросила:

– Поели? Вот и хорошо. А теперь пусть наш рыболов, хочет он или не хочет, встанет к верстаку – кто лучше отца научит ремеслу?

– Рано ему к верстаку, – возразил отец, – пусть пока сбоку постоит, да глаза потрудит, запомнит что к чему.

– А чего тут запоминать? Тоже мне, велика премудрость! Что я, не видел, как отец работает? Неужто не знаю, как рубанком махать да стамеской ковырять? Я среди стружек вырос, что-что, а любую деревяшку и без всякой науки обтешу!

– Ты как с отцом разговариваешь?

– Погоди, мать. Раз наш сын и без науки всё умеет, мне же проще.

Отец взял Иржика за плечи и подвёл к верстаку.

– Ну, давай, поковыряй деревяшку – вот инструмент, вот дощечка липовая. Твоё дело дерево выровнять, по этому образцу кусок отмерить, лишнее обрезать, а что получится ошкурить чистенько. Всё. Если эта заготовка не нравится, я тебя любую дам, только скажи, для такого случая мне и кипарисовой не жалко.

Идём, мать, не будем мастеру мешать. Идём, посидим в садике, погода-то чудо как хороша.

И они вышли.

Иржик взял дощечку в руки. – Вполне годится – сухая, светлая, да у отца плохих и не водилось. Что там сначала – ножовкой поработать или рубанком пройтись? Вроде бы отец сказал – сначала выровнять? Ну, так мы и выровняем.

Юный столяр уверенно потянулся к инструменту. Тысячу раз парень видел, как отец, играючи, справляется с этим делом, да только, вместо того, чтобы легко заскользить, оставляя позади пахнущую мёдом золотистую спираль, рубанок пошёл вкривь, словно назло Иржику, и застрял так, что ни вперёд, ни назад. Парень приналёг, доска поехала по верстаку. Пришлось выдирать инструмент и начинать сначала. Иржик упарился, гоняя липовую плашку, пока не додумался зажать её в тисках. Он крутанул винт разок-другой – потуже, чтоб наверняка, чтоб не выскользнула, Что-то хрустнуло и доска переломилось надвое.

Иржик в сердцах отшвырнул обломки, отдышался, взял себя в руки и, порывшись среди отцовских припасов, нашёл другую заготовку. Похоже, эта была сосновая, и пахла она не мёдом, а смолой. Одно жаль – дощечка оказалась длинновата, и новоявленный столяр решил сначала отпилить лишнее. Отчертил на глазок линию углём, взял небольшую ножовку, прижал деревяшку локтем, и начал сражаться с пилой. Волосы лезли в глаза, доска ёрзала, ножовка кривилась и застревала. Иржик в сердцах стукнул со всего маху по верстаку и попал кулаком по рубанку. К счастью, уберёгся, не поранился, но рубанок с грохотом полетел на пол.

Мать из-за двери отозвалась на шум:

– Отец, он там тебе инструмент не переломает?

– Переломает – починим, сиди, сказал, что без науки всё умеет, вот пусть и работает.

Час прошёл. Два. Наконец родителям надоело без дела сидеть, дверь отворилась

– Ну, мастер, как успехи?

Иржик протянул отцу дощечку. Кривоватую, шероховатую.

Мать только подняла бровь.

– Нет, жена, ты не права, для первого раза совсем неплохо – руку себе не отпилил, пальцы не отбил, инструмент цел, и дощечка получилась вполне приемлемая. Не скажу, что ровная, не скажу, что гладкая, но на растопку сойдёт.

– А если б я и в самом деле руку отпилил? – пытаясь вытащить занозу из-под ногтя спросил Иржик.

– Так клей столярный на что? Вон, целая банка стоит. Чего в нашем деле не бывает, – порой увлечёшься, не заметишь, как сгоряча кисть там или палец себе оттяпаешь, мазнёшь отрезанный кусок да к месту приставишь – мигом всё срастётся.

– Па, ты только не сердись, ну не лежит у меня к дереву душа. Не собираюсь я бездельничать, но ведь хочется найти что-нибудь для себя, вот как ты нашёл своё, не чужое. Дед пиво варил, прадед кожу дубил – а ты, им наперекор, в столяры подался. Ну не умею я верно сказать… Неужели из ста двадцати ремёсел не найду я того, что будет мне по рукам и по сердцу?

Наступил вечер, в окнах зажёгся свет, люди вышли на улицу просто погулять, поболтать с соседями. Над фонарями закружилась золотистыми искорками мошкара. Кто-то тихо наигрывал на скрипице, По всему городу запахло кофе и сдобной выпечкой.

В двухэтажном кирпичном доме тоже зажёгся свет. Но это в окнах, выходящих на улицу. В тех же, что выходят в сад – темно. Внезапно, одно из этих окон, словно само собой, распахнулось и в тёмном узком коридоре вспыхнул слабый зеленоватый огонёк. Он поплыл в воздухе вдоль оконных стёкол и исчез, свернув на лестницу.