Владимир Радимиров - Сын Ра. Волшебный эпос

К полудню дня нового приходит он наконец к широкому морю, где багрового цвета волны ходили ходуном на просторе, а по спинам тех волн кораблики парусные летели, – к пристани, видно, пристать хотели. И увидел Яван, что на берегу высоком город большой стоит и путника утомлённого вовнутрь зайти манит. Оглядел Ваня град, а он стенами немалыми огорожен, да с башнями каменными ещё, как в обществе гордецов и положено, а возле градских врат стража стоит, довольно собою грозная… Ну, для Ваньки-то их грозность несерьёзная; единственно, что он на дороге той неторной один был одинёшенек, а более-то и никого. И где, спрашивается, народ?

– Кто таков? – старшой, видно, стражник Ваню пытает. – Откуда, человече, идёшь да куда бредёшь?

– Странник я, – отвечает ему Яван. – Иду себе, путешествую да своим путём шествую. Куда глаза глядят – туда и я…

А стражи вдруг заулыбались, видом переменились, в стороны подались и в пояс Явану поклонились. Весёлой гурьбой его окружают и жестами радушными в город зайти приглашают. Даже пошлины не берут с входящего.

– Мы, – говорят, – странникам да ходокам завсегда рады. Нету для нас пуще отрады, чем путника возле ворот встретить и у себя его приветить. Да вишь нечасто нас люди добрые навещать стали – мы их и ждать-то уже устали.

Удивился чуток Ваня, но виду не показал; плечами он лишь пожал, палицу на плечах передвинул и далее себе двинул. Идёт по улочке неширокой, с любопытством озирается и местному люду поражается. Люди-то они, конечно, как люди, в общем обычные, не сказать что видону непривычного. Одеты, правда, чудно: в балахоны мешковатые, на ногах обуты сандалии, а головы у всех обмотаны пёстрыми повязками. Ну чисто как сказке.

Только вот ещё чего Ванёк заприметил: а где же тут, думает, дети? Всяких прочих возрастов в достатке по улицам шляется, а ни однюсенького дитяти нигде не наблюдается… Потому-то, смекает он, и люди здесь не шибко весёлые: какие-то отупелые да скучные, словно недугом неким замученные.

Вот идёт себе Яван, бредёт, а позади него обываталей толпища толчётся, ибо всем поглядеть на пришельца неймётся, но никто к чужаку близко не подходит – вокруг да около пугливо лишь ходят. Через время недолгое выходит Ванюха на площадь. Большая то была площадь, красивая да нарядная – будто парадная. Вся мостовая на ней блестящими камнями оказалась выложена, здания, затейливо построенные, вокруг стояли, а на самой середине фонтан струеобильный на каменную скульптуру разливался и брызгами мелкими вниз рассыпался.

И видит тут Яван – процессия пышная навстречу ему идёт-поспешает. Впереди всех старик некий, высокий да худой, шествует в одеждах белоснежных, пошитых художественно и узорами золотыми облагороженных. Седые длинные власа у сего старца гладко расчёсанные по плечам лежат, а на главе его венец роскошный, камнями драгоценными украшенный, гордо усажен, ну а в деснице, перстнями блескучими унизанной, посох резной зажат. За стариком же сановники толпою нестройною семенят.

Только они к Явану приблизились, как он в пояс, по обычаю, им поклонился и здравия всем пожелал, как то делать и полагалося. А старик властительный Ване в свой черёд кивает да улыбается тоже.

– Поравита и тебе, странник, гость дорогой! – восклицает он старческим голосом. – Кто таков ты есть и с кем познакомиться нам будет честь?

– Зовут меня Яваном, – отвечает старику Ваня. – Я в пекло с самого белого света иду, чтобы отвести от людей беду. Много уже дней хожу я по вашим краям, да только не везде мне тут рады.

И едва лишь Яван представляться окончил, как в толпе все зацокали да заохали, и волна возбуждения по людишкам прокатилась. А старик этот белоликий от удивления великого посох из руки уронил и слезу умиления обронил.

А потом возопил голосом надтреснутым:

– Славен будь Ра, Отец наш небесный! Сколь мы здесь обитаем, никогда ещё живого собрата в наших краях не видали! И слыхом даже о чуде таком не слыхивали! Глядите, люди – вот оно, чудо великое! О боже! Счастье-то какое!

И от явления чудесного Ваниного началось в толпе этих тормознутых подобие ликования. Никто, правда, не орал громко, не прыгал и ногами не дрыгал. Только сотни рук махающих над головами вдруг взвилися, да у многих слёзы на глазах появилися.

А старичина походкою горделивою к Явану продефилировал, приобнял его несильно, потом несколько от себя отстранил и вот чего проговорил:

– У нас, странник Яван, ты самый радушный приём найдёшь и получишь всё, что захочешь! Я тебе это твердей некуда обещаю, поскольку я правитель града сего князь Самар. Будь, Ваня, ласков, старика не обидь – прошу в палатах моих гостем побыть!

Да за локоточек Ванька́ берёт, во хоромы свои его ведёт, на подушки мягкие усаживает и по-всякому гостя уваживает. Слуги его проворные яства лакомые приносят да питья разного. Хозяин же ласковый приглашённого воя угощает и угодить ему во всём чает, а Яван-то упрашивать себя не заставляет и яства за обе щеки уплетает.

Вот откушал он, попил, утробушку поднабил и молочка попросил. Ну ни в чём в этом доме ему отказа нету – вмиг исполнили просьбу и эту! А потом речь завели неспешную, болтают о том да о сём, о пятом-десятом, о ерундовине всякой. На Явана челядь придворная, слуги, сановники и прочие охочие во все глаза глядят и как бы невзначай прикоснуться к нему хотят. Где ж это, думают, видано было, чтобы живёхонький удалец припёрся бы нежданно в их городец!

– Ты, Яван, я полагаю, витязь могучий, – говорит Ванюхе Самар, пользуясь случаем. – Чего головою-то качаешь? А как иначе? Я тебе прямо скажу, ага – напрямик – раз имеешь ты волю в аду хаживать и в пекло дорожку налаживать, – то ты и богатырь! Мы-то, грешники великие, не можем произвольно града пеше покинуть, ибо держит нас здесь незримая сила. Вот разве по морю плавать мы сподоблены, моряки мы знаменитые – ого-го! – ни перед какою бурею не дрожим и способностью к мореходчеству дорожим.

Дедуля этот Самар весьма словоохотливым человеком оказался. С великим удовольствием он с собеседником своим беседовал, да всё на безлюдье окрестное сетовал. Жалился, что и переговорить-то в последние годы ему было не с кем, а купцы и матросы заморские почитай все знакомые к ним хаживают и новостями старика не уваживают. По дороге же той, коей Ваня сюда прибыл, давненько уже люди не ходили. Говорят, будто объявилась в краю том бедном шайка страшная неких нелюдей, а вдобавок к этому завёлся там ещё и людоедище-лев. Вот поэтому, мол, и не стало хожалых людей, ибо всех, кто по дороге той заклятой ни идёт, нечисть проклятая лавливает, терзает, убивает да жрёт. Боится народ…

– Ну коли так, – Яваха тут слово в Самаров монолог вставил, – то это пустяк. Бояться вам более некого, так что ждите вскоре гостей и считайте, что я из них первый.