Юлиана Гиндуллина - Горько-сладкий

Увы, боль дала о себе знать, когда Филадельфия ударила в четвертый раз. Фила решила, что на этом наказание окончено и отпустила на пол сына. Грим пополз за батарею, в свое укромное место и дождался, пока мама уйдет в спальню.

– Волчонок, прости, пожалуйста, но только так ты поймешь, что хорошо, а что плохо.

Она подошла к батареи и протянула руку. Грим сильно любил маму и поэтому взял в ответ ее. Фила поцеловала ручонку и все-таки ушла из комнаты.

Мальчик свернулся клубочком и тихо заплакал. Ему было и больно, и обидно. Весь микс. Может, мама не любит его вовсе? Грим стиснул зубы, но слезы стиснуть не удалось. Они струились из его серых глаз, увлажняли нежные, как тесто, белые щеки. Через час мальчик пришел в чувство. Ему хотелось есть, желательно картофельное пюре или куриный суп. Казалось, сегодня Филадельфия возилась на кухне, но уловить носом запах ее приготовлений Грим не смог. Тихими маленькими шажками мальчик прокрался на кухню. Он вообразил себя супергероем, умеющим бесшумно двигаться, как тень. На середине стола что-то спрятано под белой тканью. Несмелой ручонкой Грим сдернул ее и обнаружил пирог. Он отломил кусочек, жадно проглотил его и ощутил, как голодный желудок приятно наполнился яблочным повидлом.

Обычно обиды забываются напрочь. Однако в этот раз Грим ходил понуро еще долго. Филадельфия спала под толстым одеялом, несмотря на приятную летнюю ночь, манящую с открытого окна. Он забрался к ней в кровать. Его так тянуло к ней. Ее объятья казались лучшим лекарством от болезней. Пушистым котенком Грим спрятался под рукой мамы, и обида уже испарилась безвозвратно.

Филадельфия сдержала слово и перевела Грима в новый садик. Она одела его в курточку и легкую шапку. Лето выдалось совсем непонятным. То жара, то неприятный холодок. Близился июль. Говорили, что месяц подарит жаркие деньки. Пройдя несколько шагов, Грим уже вспотел. Филадельфия шла быстрыми шагами, а сын подскакивал, потому что идти просто не успевал. Как было уже известно, Фила не брала его за руку, поэтому скорость значительно снижалась.

– Так, волчонок, я посажу тебя в 211 автобус и скажу, чтоб тебя предупредили об остановке. Запоминай дорогу, хорошо? Теперь ты будешь ездить один.

Филадельфия вела себя намного спокойнее, чем вчера. Она понимала: ее воспитательные меры превышают рамки дозволенного, но нужно сделать достаточно для его самостоятельности.

Она потрепала Грима по щеке и начала подходить к приближающемуся автобусу.

– Скажите ему, пожалуйста, когда будет «Горького»! – Громко произнесла Фила. Водитель маршрутки пристально посмотрел на Грима и небрежно сказал: «Ладно», тронув козырек своей кепки в жирных пятнах.

Остановка практически была пришита к садику. Гриму потребовалось пройти шагов двести, чтобы позвонить в дверь нового места его пребывания. Мама сразу сказала ему идти прямо. Грим видел рядом родителей с детьми. Взрослые с недоумением смотрели на него, идущего в одиночку.

– Ой, это ты Грим? – спросила Розалина – новая воспитательница мальчика.

– Здравствуйте! – Ничуть не потерялся волчонок.

– Ну, идем, что стоишь в дверях. Твоя мама предупредила о тебе. Сам приехал на автобусе, какой большой мальчик! – Ее глаза горели озорным огоньком, но слишком озорным для искренности. Больше похоже на притворство. Самое то для малышей, ведь они верили в любые эмоции, даже приторные.

Грим промолчал на этот счет, он слишком часто слышал такие слова. Они уже звучали, как всем известный факт. Ему дали шкафчик с изображением божьей коровки. Грим сразу вспомнил Миру и ее ужасные веснушки. Сначала ему стало грустно, а потом он показал язык насекомому. Его бросила какая-то рыжая девчонка! «Она разбила мне сердце! Жена еще называется. Любит другого! Такая противная!» – Постоянно думал Грим. Но сейчас он еще раз посмотрел на божью коровку и залился горькими слезами. Задела, задела, задела.

Так он и жил. Каждый день утром мама отводила его на остановку и сажала на 211. Уже на второй день поездки мальчик запомнил дорогу, не требовалось даже предупреждать водителя.

После сада мальчик обычно возвращался тем же способом обратно домой. Автобус переполнялся и утром, и вечером, но всегда маленькому взрослому Гриму уступали место. Мальчик успел познакомиться с водителем. Ему было лет сорок восемь. Его глаза всегда отдавали усталостью и задумчивостью, как будто он на своих плечах таскал автобус. Кожа отливала желтоватым оттенком. Рядом с ним, с мелочью, всегда валялась пачка сигарет. Три морщины на лбу невозможно было разлучить, они появлялись вместе каждый раз, когда водитель хмурился или удивлялся. Больше всего, конечно, мужчина хмурился. Задумчивый взгляд не был способен излучать приятные эмоции, будто он думал о бренности жизни каждый день.

– Дядя Фрэд, пок…

Не успел Грим попрощаться с водителем, как автобус резко дернулся вперед, и стоящие пассажиры не смогли устоять на месте. Почти все оказались на коленях сидящих. Кроме Грима. Его попросту задавили. Он упал, ударившись о поручень, как оторвавшаяся пуговица. Незаметно для всех отстегнувшаяся от пиджака, и пропавшая навеки.

– Вот зараза! – Крикнул Фрэд. – Нет, ну вы видели? Этот поганец чуть под колеса не попал! Светофора нет, перехода тоже!

– Осторожнее надо быть, ишак, – отреагировала толстая женщина с большими сумками и усами. Она как раз и задавила Грима тяжестью тела.

– Я что виноват? Охренела совсем? – Фрэд решил обойтись без мата, так как при Гриме ему хотелось выражаться более красиво. Он глянул в салон и к ужасу обнаружил, что Грим лежит без чувств. Фрэд рывком перепрыгнул со своего места на ближайшее сиденье, при этом уронив посуду с мелочью, и склонился над малышом. – Грим, мальчик? Ты что?

Фрэд не мог понять, что ему делать и внезапно услышал еле доносившийся голос из-за спин пассажиров:

– Извините, простите, – робко извинялась девушка.

– Да не толкайтесь! – Ныла та усатая толстушка, толкая девушку в ответ. – Может, вы нас выпустите из автобуса? У нас вообще-то дела.

– Не видишь, ребенку плохо? – Яростно бросил Фрэд. Секунду подумав, он продолжил: – А хотя лучше выметайтесь! Только мешаете. – Фрэд привстал и нажал на кнопку, чтобы двери открылись. Все пулей высыпали из транспорта. Толстушка самой первой протиснулась сквозь двери, одаривая остальных неприятным запахом пота. Некоторые останавливались рядом с Гримом и пытались помочь, но в итоге все равно в спешке уходили.

– Извините, дайте мне его, пожалуйста, – произнесла тихонько та робкая девушка.

– Ну, а что ты можешь сделать?

– Эй, малыш, – ласково начала. Она стала похлопывать Грима по щекам и тихонько трясти за плечи. Так продолжалось минуты две.