Сергей Щуковский - Залавруга, или Все фантазии воплощаются в жизнь… Повесть

– Ну, и как там у них? – с явной ироний в голосе спросил Сергушкин.

– Что и где?

– Ну, как там у них погода? Ведь обычно, когда встречаются незнакомые люди, они говорят о погоде. Или вы обсуждали какие-то другие, более важные проблемы? – Сергушкин продолжал «подначивать» друга.

– Причем здесь погода? Какая погода? Я разговаривал с питекантропом, почти неандертальцем!

– На каком же языке ты разговаривал с этим питекантропом-неандертальцем?

– На русском. Другого он не знает. Я его и «ду ю спик» спросил, и «шпрехен зи дойч», и «парле ву франсе». Не знает ничего. Только по-русски говорит, – Тимоха жестикулировал и даже строил гримасы, очевидно изображая встреченное им существо.

– Ну, во-первых, питекантроп – это обезьяночеловек, и обладал он лишь зачатками речи. Мог лепетать, как младенец, в лучшем случае. Поэтому говорить ты с ним не мог. Во-вторых, учёные не исключают, что неандерталец потенциально мог разговаривать, но чтобы, по-русски, исключено. И, в-третьих, оба эти вида давно вымерли и нет никакой возможности на их возрождение, – Сергушкина, увлекавшегося историей, раздражало в таких случаях дилетантство друга. Ну, хоть бы подготовился, книжки почитал умные, прежде чем истории придумывать. – И потом, полиглот несчастный, ты бы только по-английски смог изъясниться и то в рамках рассказа о том, как тебя ударили лицом об стол. Зачем же ты спрашивал его, говорит ли он по-французски и по-немецки?

От такого несправедливого недоверия Тимоха чуть не задохнулся:

– По-твоему я всё придумал? Я всё вру? Человек, может, первый раз в жизни, ничего не сочиняя, рассказал так, как оно было на самом деле, а ему не верят. Может быть, я и не разбираюсь в этих твоих питекантропах и неандертальцах, но то, что это был первобытный человек – точно! И шкура на нём была медвежья и дубина в руках! И сам он был немытый и нечесаный! И говорил по-русски! Причём без акцента! Раз не верите, ничего больше не скажу!

Костик смотрел большими круглыми глазами то на брата, то на Тимоху. Умные слова Сергуни и его спокойный рассудительный тон говорили о том, что, конечно же, Тимоха «загибает». Взбудораженный и обиженный недоверием Тимоха вызывал жалость но его хотелось дослушать не только поэтому, а потому, что Костику становилось всё интереснее и интереснее.

– Тимоша, ты рассказывай. Мы тебе верим, – сказал Костик и, посмотрев с укоризной на старшего брата, добавил, – во всяком случае, я точно верю.

Тимоху долго уговаривать не пришлось: от Сергуши благосклонности не дождешься, поэтому надо воспользоваться просьбой его младшего брата и дорассказать свою правдивую историю.

– Я вышел из дома и, как обычно, решил срезать путь к вашему двору. Рванул напрямки, по тропе за гаражами. Когда выскочил на центральную, то сразу же наткнулся на это существо. Самое главное, что по улице шли люди, и они его как будто не видели. Они не обращали на нас с ним никакого внимания. Я ещё подумал: «Неужели они этих питекантропов каждый день встречают». Но это было потом. А сперва я, как только буквально уткнулся в него, поздоровался, как культурный человек. «Здрасте», – говорю. А он мне: «Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Вы так бежите, что чуть не сбили меня с ног». «Извините, – говорю я ему, – тороплюсь очень. – А Вы что-то рекламируете? Классный у вас костюм. И дубина, как настоящая». А он мне: «Ничего не рекламирую, а дубина самая что ни на есть настоящая. И сам я настоящий». Прикидываешь, настоящий, говорит. Думает, что я лошок деревенский, вот и грузит. Но я-то ему сразу: «А откуда Вы здесь и чего у нас делаете?» Питекантроп почесал своё небритое лицо, выловил какого-то жука – здоровенный такой с усами – и съел. Честное слово, сам видел. Разжевал и проглотил. И говорит мне: «Я из Валунии. Прибыл на фестиваль первобытной культуры. А Вы не подскажете мне, как найти антропологический музей или хотя бы этнографический?» Я говорю ему: «Нет у нас ни то ни другого, а есть только краеведческий». Он сразу как-то погрустнел. «Это плохо, – говорит, – в каждом городе должен быть антропологический музей. Как же вы узнаёте о своем происхождении?» Я отвечаю, что о происхождении мы проходим в школе. А он, чудак-человек, или, как там его, чудак-питекантроп, говорит: «Где проходите? Куда проходите?» Пришлось мне разъяснять этому гусю систему нашего образования. Вкратце, конечно, но он остался доволен. Сказал, что я очень сведущий во многих вопросах молодой человек, развитый не по годам и по мне сразу видно, что окружающие меня недооценивают. Таков удел всех великих людей.

Тимоха выпалил эту информацию без остановки, словно она была заучена наизусть, а не придумывалась на ходу. Братья Сергушкины молчали: Сергуня снисходительно ухмылялся, словно хотел сказать: «Ну, здоров ты заливать», а Костик смотрел на Тимоху широко раскрытыми глазами, веря абсолютно каждому его слову. И как было не верить, когда Тимоха произносил такие сложные серьезные слова «антропологический» и «этнографический». Костик не знал, что они означают, но чувствовал, что что-то важное, а может даже и секретное, как-то связанное с базой грозовых туч в Тучландии.

– И вот после этого он попрощался, сказав, что мы, возможно, увидимся на фестивале первобытной культуры, который такие талантливые и способные молодые люди, как я, должны обязательно посетить, – продолжил Тимоха. – И тогда я подумал, а почему никто не обращает на этого чудака внимания. И понял, что я один его видел. Значит я – избранный. Где-то читал, что у гениев проявляются сверхспособности.

– В твоей гениальности никто и не сомневается. Ты же у нас Перископ сверхдальнего видения. Увидишь и то, чего нет на самом деле, – развенчать на корню все Тимохины выдумки было делом чести для Сергушкина, а то Костик уже поверил в Тучландию, а скоро начнёт друзьям рассказывать, что по городу ходят питекантропы.

– Завтра и на самом деле на Залавруге состоится фестиваль первобытной культуры. Музей каждый год заморачивается: народу нравится. Ты, наверное, разговаривал – если разговаривал, вообще – с каким-нибудь актёром загримированным, который будет вступать на фестивале.

– А как же Валуния? – Тимоха не хотел так просто сдаваться. – Он сказал, что прибыл из Валунии.

– А что он должен был тебе сказать? Что он приехал из Нижнего Тагила, что там только и живут первобытные люди. Ха-ха-ха, – смех Сергушкина был деланный, искусственный. Тимоха упирался не по своей наивности, а потому что ему очень хотелось, чтобы в его очередную фантазию поверили. Но Сергушкин те такой простачок.

– Тоже мне, Валуния. Нашёл страну. И где она? В Африке или в Азии? А может в Америке? Или в Европе? Где-нибудь за валунами спряталась.