Клэр Твин - Лунный шторм

Подавив смешок, качаю головой, умиляясь поведению девчушки, которая, судя по всему, неравнодушна к работающему в этом кафе бармену. Кучерявый парень в форме приветливо встречает низенькую Би и, оперевшись локтями на стойку, глядя на ламинированный лист в руке, что-то охотно рассказывает кивающей на каждое слово школьнице. Все же он гораздо старше неё и даже меня. Ему двадцать пять? Может, двадцать три? Похоже, нашу маленькую принцессу привлекают не принцы, а короли…

– Мне обещали самое вкусное американо на свете, – гордо улыбаясь, возвращается за столик девочка.

Я тихо хмыкнула, подперев подбородок ладонью.

– Ты его знаешь? – намекая на кучерявого бариста, любопытствую я, и глазки цвета корицы блеснули.

Вот и все, ты на крючке, дорогуша. Одним движением выдала себя. Впрочем, это было очевидно, как два плюс два.

– Да… Это старший брат моей одноклассницы – Диего, – бегая глазками по надписям в меню, нервно кусает свои губы Беатрис.

Какая забавная… С некоторыми она холодна и серьёзна, а когда дело касается симпатии к парню, превращается в зефирку. Я старше её всего-то на два года, но почему глаза мои видят все иначе? Почему воспринимается теперь все по-другому? Я могла бы порадоваться за неё, спросить о первой любви, дать совет, рассказать о своём опыте, однако единственное, что хочет выпалить язык – не смей делать ошибок. Нельзя. Слишком неправильно.

– Он тебе нравится? – напрямую, без прилюдий.

Возможно, мой открытый вопрос мог смутить и даже обидеть Беатрис, но брюнетка расправила плечи и, уверенно заглянув в мои зрачки, вернула прежнее хладнокровное выражение лица, и на секунду мне даже показалось, что она рада моему вопросу. Любит откровенность? Поддерживаю её.

– Да, – выдыхает она обречённо. – Это так очевидно? – не успеваю ответить, ибо по моей физиономии итак все ясно. – Конечно, черт побери! Веду себя как влюблённая пятиклассница… Позорище.

– Не преувеличивай. Все не так плохо, – поспешил успокоить девочку я, ёрзая на одном месте. – Просто… Сколько ему лет?

Би пару мгновений испепеляет меня напряженным взором, после чего, сглотнув слюну, громко цыкает.

– Ты тоже начнёшь говорить, что он слишком взрослый для меня? – закатывает глаза. – Вы с Никсоном одинаковые.

Последняя фраза заставляет меня насупиться, однако обиду свою я глотаю и сдерживаю рвотный позыв, позволив себе помолчать две секунды, не то совсем дурно станет. Получается, брат знает о симпатии сестры к человеку старше её на… Сколько? Восемь лет? Черт, она даже несовершеннолетняя ещё!

– Не пойми меня неправильно, Би. Может, Диего и неплохой парень, но у людей его возраста совершенно иные представления об отношениях…

Чистый мелодичный смех задевает моих уши.

– Господи, Рэйчел, ты из какого века вообще? Ты разговариваешь как монахиня, – насмешливо говорит брюнетка, не замечая моих покрасневших от неясно чего щёк, – тебе что, тридцать лет? А, я поняла.

Сердце забилось чаще, вырабатывая адреналин. Такое впечатление, как будто по венам течёт все, что угодно, но только не кровь. Бензин? Энергетик? К черту гадания, в груди уже двенадцатибалльное землетрясение.

– Что поняла? – кое-как заставила себя уточнить.

– Ты из тех, кто до свадьбы не даёт, – пожимает плечами Беатрис, – расслабься, это прикольно. Типа ты особенная.

Вздыхаю полной грудью, сдерживая истерический смех и разглядывая тараторящую о внебрачных детях семнадцатилетнюю школьницу, осознав, что поколения с каждым годом развязнее и смелее. То, что для одних запрет, для других – формальность. Мне нравится в Би её открытость, напористость, трезвость мыслей, но она всё-таки ещё ребёнок… Боже, да, я это сказала.

В свои семнадцать мне думалось, словно я уже вышедшая из наивного возраста девушка, здравомыслящая и ответственная. Думала, многое мне понятно и известно. Редко прислушивалась к чужим советам, не желала смотреть на ситуацию другими глазами и только обещала себе слушать голос сердце, ведь это вроде правильно. Говорят, сердце не врет, но те, кто так говорит, сами распространяют ложь. Сердце врет и ошибается. Сердце ошибки допускает, в тупик ведёт. Иногда лучше прислушаться к мнению со стороны, чем в который раз верить в ложь собственного чувства и даже разума.

Я не стала больше поднимать тему с Диего, посчитав, что у Беатрис есть старший брат, он во всем разберётся. К тому же, вскоре, на удивление, тот самый Диего сам приносит к нашему столу заказ, тепло одарив брюнетку ослепительной улыбкой. Гм, а как же самообслуживание? Мог бы не утруждаться…

Би общительная. За прошедшие полчаса она успела рассказать мне о поездке в Берлин, где учился Никсон, поведала историю «путешествия» по городу, когда случайно заплутала в центре. Из её уст узнала о том, что родителей дети видят редко, поскольку у тех много работы и из-за филиалов не только в Америке, но и в Европе, они постоянно в разъездах. Би из тех девочек, кого воспитывала гувернантка и старший брат. С Никсоном она тоже виделась редко, благо сейчас они не разлей вода.

Что могла рассказать о себе я? Гм, дайте-ка подумать… О, может о том, как я любила строить из себя великомученицу и вскрывать вены из-за эгоизма и переходного периода (хотя в тот момент мне казалось это выходом)? Или рассказать о своей наивности, по вине которой мое сердце сожрали твари, чьё имя предательство? Что из этого менее ненормальное? Какой большой выбор…

Дабы не травмировать психику Беатрис, я решила опустить все неприятные события и рассказать про школьные годы, когда Бен, Коди, Роуз и я проводили все свободное время вместе. В особых подробностях я поведала историю о последнем школьном дне перед летними каникулами. Десятый класс. Бену за выходку потом досталось не только от учителя физкультуры, но и от нашей полуживой физички. Пожарный шланг с водой, которым он обрызгал учеников в лицевом кампусе, случайно (но это не точно) обрызгал припаркованные автомобили педагогического состава. Повезло хотя бы тем, что у мисс Гринберг нет собственного транспорта. Коди любил шутить, что единственный транспорт, на котором Гринберг покинет школу, это катафалка.

– Наверное, весело было, – заслушавшись, мечтательно протягивает девушка, – а вот у меня в школе скучно. Во время уроков наши мобильники забирают, на переменах подруги только в социальных сетях и сидят. Я умираю от скуки.

– Ты успеваешь скучать? А как же выпускные экзамены. Это же так весело, – с сарказмом напомнила я, отпив глоток своего капучино.

Би поморщилась от одного упоминания об экзаменах и попросила замять тему, уставившись задумчивым видом на панорамное окно. В одну секунду она слишком восторженная, в другую совсем печальная и, осмелюсь сказать, жалкая. Как будто что-то гложет её, расстраивает. Мне знаком этот пустой взгляд, поэтому я уверена, что на плечах Беатрис что-то лежит тяжелое, но не решаюсь спросить. Потому что не хочу навязываться. Если человек захочет, то сам раскроется, позволит себя как книгу читать. Некоторым людям я разрешаю заглядывать на мои страницы, только вот они пусты, а заполнить их я никак не решусь. Я чувствую себя другим человеком, и этот человек не улыбается. Лишь смотрит вперёд и ждёт чего-то… или какого-то.