Дарья Эпштейн - Сказки для Яна

Но беда не спала, ждала своего часа. Как-то вечером проезжал той дорогой купец. Время было позднее, до дома далеко, он и постучался к охотнику.

– Пусти, добрый человек, на ночлег.

Беренс знал, каково спать под небом на дороге, он пожалел и впустил купца. А перо убрать позабыл. Купец как перо увидел, глазами засверкал – продай диковинку!

– Нет, купец, ты уж прости, не продам, – отвечал Беренс. – Сколько ни обещай мне за него, все равно не сойдемся. Деньги ведь кончатся и забудутся, а перо – это чудо, оно всегда греть будет.

Разозлился купец, но виду не подал. Улыбается, головой кивает, а сам думает: «Ну, погоди ты у меня! Мне перо не досталось, так и тебе его не видать».

Утром, только рассвело, собрался жадный купец и помчался в столицу, прямиком к царю.

– Царь-батюшка, тут такое дело… Чудеса от тебя скрывают.

Царь же был еще жаднее купца. Встрепенулся он от такой новости, купца выслушал, пальцами по столу побарабанил, усы подкрутил и повелел: охотника – привести. И чтобы перо не забыл захватить.

Солнце почти коснулось земли, когда Беренс вошел во дворец. Он был высок и широкоплеч, а старую охотничью шапку носил с не меньшим достоинством, чем царь – свою корону. В тронном зале преклонил охотник колено и обратился к царю:

– Что угодно тебе, царь-батюшка?

Царю охотник сразу не понравился. Он недобро прищурился и ответил:

– Правда ли, что у тебя есть перо чудесное, что горит оно, будто пламя, но руки не обожжет?

– Правда, царь-батюшка.

– Где ж ты взял его?

Беренс был человек простой и честный, от царя горя не ждал, вот и рассказал ему все, как было. Тут уж царь совсем разозлился: как так, обычному охотнику чудеса являются, а его, царя, стороной обходят? И говорит он охотнику:

– За то, что чудо утаил, должен ты мне эту птицу добыть. А не добудешь – голову с плеч сниму, обратно не пришьешь.

На том и отправил царь Беренса восвояси, а чтобы он не сбежал, приставил к нему двоих дюжих парней, из дворцовой охраны. Так втроем они в избушку и вернулись.

На следующее утро стал охотник в лес собираться, и царские прислужники вместе с ним. Только к лесу они не привыкли, и чуть отошли от дороги, забоялись. Оглядываются, друг на друга натыкаются, даже чуть было не подрались. Усмехнулся охотник в усы и говорит им:

– Вот что, братцы. С таким шумом мы волшебную птицу не то, что не добудем – не увидим. Дальше я один пойду. А вы тут, на тропе меня подождите.

– А откуда нам знать, что ты не сбежишь? – спрашивают прислужники.

– А вот вам мое честное слово. Для вас, может, такое слово мало значит, а у нас, простых людей, не так много и есть, кроме этой самой честности. Мы ее бережем.

Нахмурились прислужники, но послушались. Больно уж их лес густой пугал. А Беренс шагнул в деревья и будто исчез.

Целый день бродил охотник по чаще, пока не пришел на то место, где встретил жар-птицу. Лег он под дерево, притаился и ждет, сон от себя гонит.

Вот уже совсем стемнело, даже молодой месяц скрылся в облаках. Вдруг видит Беренс – летит жар-птица, будто пламя по веткам скачет, потрескивает, но не жжет. Вспорхнула она на толстый сук прямо над охотничьим укрытием, подняла голову и запела. Тут охотник сеть и набросил.

Забилась жар-птица, заметалась. А потом посмотрела на Беренса и говорит ему:

– Отпусти меня, добрый человек! Во всем лесу знают, что ты не жадный, лишнего не берешь и зверей зазря не обижаешь. И меня не обижай, отпусти на волю.

– Да я бы и рад, – отвечал охотник. – Только царь меня самого тогда живым не отпустит.

И рассказал он жар-птице о своей беде. Задумалась чудесная птица, жаль ей стало охотника.

– Хорошо, – говорит. – Пойду я с тобой к царю. Но ты меня ему не отдавай, пока он не пообещает, что в клетку меня сажать не станет, и даст летать на воле, сколько захочу. Тогда я стану жить во дворце, и каждый вечер буду ему петь.

Кивнул Беренс и снял сеть. Жар-птица тут же прыг ему на плечо, будто живой огонь вспорхнул. Испугался охотник, что его обожжет, вздрогнул, а птица засмеялась:

– Не бойся, самой мне не загореться. А вот если человек пропоет возле меня трижды: «Огонь, огонь, огонь», перья мои вспыхнут по-настоящему, и ничто это пламя загасить не сможет, пока я того не пожелаю. Все сгорит, что я захочу. Но ты об этом никому не говори, а сам не забывай, может быть, пригодится.

С этими словами жар-птица нырнула ему за пазуху, устроилась теплым комочком и затихла. Так они из лесу и вышли. А там их уже царские прислужники поджидали. Всю ночь они не спали, сидели на тропе и боялись леса. Хотели было костер развести, да не знали, с чего начать. В итоге оба замерзли и разозлились. Поэтому, когда охотник вернулся, схватили его под руки и потащили сразу к царю. Даже позавтракать не дали.

А у царя как раз в тот день был день рождения. Пир на весь мир, гости из разных стран, послы с подарками… Все сидят за столами и расхваливают царя. Вот туда, в тронный зал, и ввели охотника. Прошел он по залу, мимо столов, мимо гостей, прямо к царю, преклонил колено и молчит. Царь его и спрашивает:

– Ну что же, выполнил ли приказ? Добыл ли жар-птицу?

Гости за столами так и ахнули. Замерли и ждут, что же дальше будет. А охотник ему отвечает:

– Добыл, царь-батюшка.

– Да где же она?

– Я ее тебе отдам, но ты прежде пообещай, что в клетку ее не посадишь, обижать не будешь, и летать позволишь, где она захочет.

Зароптали гости за столами: как так, простой охотник царю условия ставить посмел! Нахмурился царь. Хотел было крикнуть, чтобы повязали Беренса и в темницу бросили, да уж больно ему жар-птицу получить хотелось. «Ладно, – думает. – Казнить его я всегда успею». Покачал царь головой, пальцем погрозил:

– Как со мной говоришь, а? Негоже, негоже. Но сегодня я добрый, так и быть, прощаю. Пусть летает птица, мне не жалко.

Охотник кивнул, поднялся во весь рост и выпустил птицу. Взлетела она к потолку, как живое пламя. Сияя и переливаясь, облетела весь зал по кругу и села на плечо царю. Гости разом про все забыли, сидят и на нее любуются. А царь не забыл. Снял он птицу с плеча, будто бы разглядеть получше собрался, и раз – спеленал ее своей мантией. Птица бьется, выбраться не может, а царь кричит своим стражам:

– Хватайте наглеца да в темницу! Будет знать, как царю дерзить! А утром – казнить!

Повязали охотника, он и сказать ничего не успел. Птицу в клетку посадили. И дальше пировать.

Вот лежит Беренс в темнице на соломе, а темница – она и есть темница. Темно в ней, ни окошечка, ни просвета, только дверь дубовая. Лежит и думает, что дальше делать. Похлопал по карманам, вытащил трубку, набил табаком, а разжечь-то и нечем. Огниво, видно, где-то в лесу потерялось. Вздохнул охотник, вспомнил огненную птицу и пропел задумчиво: