Елена Голованова - Повесть без начала и конца

Нам очень понравилась школа, с высоченными потолками, с широкой каменной лестницей на второй этаж, прямо в актовый зал. В школе было много зеркал. Высокие, в белых рамах они стояли почти в каждом проеме между классами, кроме левого коридора, в котором и находился наш класс – кабинет химии. Это левое крыло было самом унылым и темным. Но мы не переживали, потому что нам приходилось все время кого-то пускать сюда на урок, а самим ходить по школе, по другим классам. Сидим на перемене, вдруг дверь открывается и кто-нибудь вваливается:

– Кыш! У нас химия! Дуйте в наш, в 10 «Б»

Детдомовские, что жили теперь в нашей бывшей восьмилетней, тоже ходили в нашу школу. К нам в класс пришли двое: Лиза Золотарь и Володя Новиков. Лиза черноволосая и черноглазая, с ямочкой на подбородке, похожа на цыганку. Наши девочки рядом с Лизой смотрелись малолетками – у нее была большая грудь, попа тоже, но Лиза выглядела не полной, а взрослой. Высокий и симпатичный Володя все время молчал, не смеялся, не улыбался, лицо его было каким-то неподвижным. Он сидел с Лизой на последней парте у двери, и когда я оглядывалась, часто ловила его взгляд на себе.

Мы с Сашкой сели у окна на третьей парте. За окном школьный огород, напротив наших окон яблони и грядки с клубникой. Лерка с Валей тоже на третьей парте, но в среднем ряду.

Ситниковцы не общались ни с детдомовскими ни с интернатскими, а нам Лиза понравилась, мы уже успели с ней подружиться. Приходили не раз к ней в д/дом, но нас туда не пускали. Лиза выходила и мы сидели долго напротив дет/дома в беседке в заброшенном саду. Разговаривали. Расспрашивали, как они живут, как вообще всё там у них, где у нее родители. Про родителей она ничего не рассказывала, сказала только, что их нет. Вообще, она была взрослая по сравнению с нами. Говорила, что закончит восемь классов и пойдет в училище или в техникум, надо скорей работать, зарабатывать деньги.

Как-то она спросила, нет ли у нас чего-нибудь, она есть хочет. Я позвала ее к нам ужинать, но она твердо отказалась. Вообще отказалась приходить, и ко мне, и к Сашке, и к Лерке. Сказала, ни к чему это. Мне показалось здоровским, что она такая самостоятельная и взрослая, и я сказала, что хочу с ней поменяться на недельку, она к нам, а я в дет/дом, а Лиза посмотрела на меня строго и сказала:

– Дурочка ты, Женя. Ты даже не знаешь, какую глупость ты сказала.

Женя – Саше: ноябрь

«…Что-то я давно тебе не писала. И от тебя не получала. Ты дневник ведешь? Я в дневник месяц ничего не записывала с 14 октября, в общем, с того дня, как в комсомол вступила. Кажется, я твоего вступления в комсомол прошлой весной ждала больше, чем своего. Тогда был юбилей Ленину – 70 лет, вас принимали торжественно, а нас как-то тихо. Приняли и приняли.

И в школе мне что-то уже надоело, хочется обратно в лето.

Давай сегодня или завтра сходим к Лизе в больницу? Новиков сказал, что у нее язва желудка, она пролежит недели две.

Отнесем домашнее задание, уроки там с ней сделаем. Ладно?»

По утрам за мной заходили Саша с Валей, а мне так не хотелось вставать! Бабушка начинала меня будить минут десять восьмого:

– Вставай, самовар вскипел!

Но как только она выходила из комнаты, я снова закрывала глаза. В семь сорок она прибавляла на радио громкость, начиналась «Пионерская зорька» – я лежала и пыталась доспать. С окончанием «Зорьки» открывалась дверь, и заходили Валя с Сашей, теперь, когда мы перешли в другую школу, я стала жить к ней ближе всех, на полпути от Сашиного дома.

Бабушка заглядывала снова:

– Бесстыжая! Вон уж девочки за тобой зашли!

Я вскакивала, натягивала форму, бежала к умывальнику, мочила под ним кончики пальцев и протирала глаза. Опять скрывалась в комнате, хватала портфель и выскакивала за дверь, на ходу надевая куртку,

– Куда ты без чаю? Я уже и песок положила! Булки хоть откуси!

Иногда я выпивала глоток чаю на ходу, а чаще бабушкин крик ударялся о захлопнувшуюся дверь. Я по пути открывала дверь в кладовку, черпала пару горстей клюквы из корзины в карман и убегала. По осени, куда бы мы ни шли: в школу, гулять, в кино, мы набирали полные карманы клюквы. Семечки в бумажных кульках на базаре у бабок стоили пятнадцать копеек, да и мусору от них было много, а клюква у всех была бесплатно дома, наношена на зиму по несколько ведер.

Валька шипела:

– Если ты не будешь раньше вставать, я перестану за тобой заходить!

Я давала слово к их приходу быть готовой…

Женя – Саше: декабрь

«…Ты еще не написала книгу? У меня фантастика не пошла, я не знаю, как продолжать. Начала другую. Вчера дала прочитать Лерке одну главу, а она посмотрела на меня, как на глупую, и наговорила всего, она же не знает ничего, что будет дальше.

Не буду ей больше давать читать.

Лерка хочет, чтоб на новогоднем бале-маскараде мы были Феями! Сшить длинные пышные платья. Можно из марли, и потом их покрасить. Можно зеленкой – Фея лета, или марганцовкой – Фея весны. Здорово! А Фею зимнюю можно оставить белой. Или синькой подсинить. Ты будешь Феей?

Заходите завтра с Валькой, я встану раньше! Честное комсомольское!»

Писать мы с Сашкой и Леркой не перестали, но решили, что рассказ – не наш жанр. Там всего не расскажешь, надо писать сразу повесть! Сначала я задумала фантастическую повесть про космические корабли, про другие планеты, но я не могла придумать ничего нового, получался винегрет из того, что я прочитала в книгах у Сашки. У них дома было много книг из «библиотеки фантастики и приключений».

Потом я решила написать повесть о девочке – моей ровеснице. И дала Лерке прочитать главу из нее, где описано было, что у девочки брат старше ее на полгода. Лерка только начала читать и сразу сказала:

– Так не может быть. Самое малое, он должен быть старше ее на 9 месяцев!

Но она же не знала, что у меня в повести была интрига – в конце бы выяснилось, что брат приемный, усыновлен их мамой. Я была уже не дурой, но допустила такую ошибку в сюжете – сделала разницу в полгода у брата с сестрой. Я не стала объяснять Лерке, что брат не родной и все такое. Просто отобрала тетрадь.

Наверное, в этом сюжете я воплощала своё тайное желание иметь брата. Старшего. Который бы меня защищал. От кого защищать – я не знала, но мне не хватало папы или, хотя бы старшего брата. Папу не вернешь, брата – старшего, так же невозможно заиметь, и по вечерам в постели я мечтала: а вот бы мама встретила какого-нибудь мужчину. У которого умерла жена. А у него бы был сын – старше меня на год, или бы ровесник. И я придумывала этого брата и придумывала ему имя. Пусть его зовут Саша. Или Сережа. Или, пусть его зовут как угодно, но только пусть он будет!

Но мама ни за кого замуж не собиралась, и я придумывала себе брата в своей повести.