Елена Голованова - Повесть без начала и конца

Хорошо, что в мире есть энциклопедии. Вообще, у нас была большая библиотека, оставшаяся от папы. Я любила читать. Правда, детских книг там было не так много, но я всегда находила что-то, что мне интересно.

Женя – Саше: март

«…Сашка, представляешь, я дала Ситниковой почитать библиотечную книжку «Чужой» – Юргелевич, а она потеряла! Говорит, кому-то еще дала почитать. Мне пришлось в библиотеку отнести свою взамен. Мне библиотекарша написала список утерянных книг, может, в папиных какие есть, и я нашла «Рубин эмира Бухарского» – отдала им.

Ты еще не сочинила стихотворение про слоненка? Я вчера на уроке подглядела у Лерки. Она начала так: «Убежал слоненок от папы. Убежал слоненок от мамы. Убежал он в дремучие джунгли и бродил неведомо где…» Потом она закрылась от меня локтем и дальше не показала. Сказала, что еще не готово. А я тебе посылаю свое:

Я показала свое Лерке, но она сказала, что глагольные рифмы в стихах считаются плохими, а УШИ – УЖИНАТЬ вообще – не рифмуется. А я сказала, что – что бы она понимала! У Маяковского есть еще и не такие рифмы. И это называется неологизм. Вообще-то, неологизм – это новое слово, придуманное. А у меня новая, придуманная рифма. Я рассердилась на Лерку. Фу на нее.

А тебе еще не пришел ответ из редакции? Мне – нет. Скорей бы!

А мне мама не купит ни желтых сапожек, ни красных. Мы ходили в магазин, мерили, а они все мне великоваты. Вот.

Я тебе пишу, а меня кошка Липка царапает. Ой! Ой! Ой!»

Мы с Сашкой и Леркой договорились писать стихи и рассказы. Брали какую-нибудь тему и все писали на эту тему. Я и Сашка отослали свои рассказы в «Пионерскую правду». Очень долго не было ответа, а потом нам обеим пришли оттуда письма. На красивой бумаге, сверху нарисован пионерский значок и галстук. И написано обеим одно и то же: «К сожалению не можем напечатать Ваш рассказ. Вам не хватает опыта и знаний…» И посоветовали лучше учиться в школе. Я никому это письмо не показала, кроме Сашки. Чтоб не смеялись.

Вообще-то, хоть мы и писали в «Пионерскую правду», Сашка собиралась вступать в комсомол. Она учила устав ВЛКСМ, гулять почти не ходила, так волновалась! В классе их уже на собрании принимали, они устав рассказывали, а в Райкоме гораздо страшней. Сашка всех членов политбюро выучила и руководителей компартий соцстран. Вступала из нас четверых одна она, мне, Лерке и Вале к 22 апреля еще не исполнялось четырнадцати.

Я вообще была младшей из нас, но зато у меня уже пришли менструации! Только мы с Леркой о них поговорили, а в следующем месяце и случилось. Я в это время на почте покупала конверты и почувствовала, что что-то не так. Пришла домой и обнаружила. Мама была в гостях у Логутиных, в той половине. Я пошла к ним и вызвала маму, шепнула ей на ухо, а она сказала, что это нормально, что так бывает, чтоб я шла домой, она скоро вернется. Ничего себе! А я думала, она переполошится и тут же прибежит и будет что-то делать. Хорошо что я всё уже из энциклопедии знала. А Лерке всё тетя Валя рассказывала об этом. Вот интересно, мои мама с бабушкой считают тетю Валю безответственной матерью, а она дочке все рассказала.

Недавно мама пришла с родительского собрания и сказала, что опять Алевтина Ивановна на меня жаловалась, что я плохо занимаюсь. «Женя может, может учиться лучше! Но не хочет». Мне Алевтина уже на уроках надоела. Спросит меня на английском, поставит «четверку», а потом ехидно скажет:

– А вот я перед этим вела урок в классе, где твоя сестра учится. Тоня мне опять на пятерку ответила!

Ну и пусть ответила. Все учителя мне Тоню в пример ставили, она круглая отличница. Но мама еще потом так посмотрела на меня с любопытством:

– А еще на собрании рассказали про стул. Как вы хотели подсунуть сломанный стул Ираиде Витальевне. Весь класс! Какой позор! И только две девочки встали и сказали, что стул сломан, чтоб она не садилась.

Я молчала. Мама продолжала:

– Нам Алевтина Ивановна так и не сказала, кто эти девочки. Велела всем дома спросить у вас. Кто они?

Я промямлила:

– Это мы с Леркой.

– Я почему-то так и подумала, – удовлетворенно сказала мама, – Только не понимаю, почему ты этого стесняешься.

А я не стеснялась, но просто нам с Леркой в классе досталось из-за этого. Было так. На перемене кто-то из мальчишек вскочил на стул ногами, а стул возьми и развались! На части рассыпался. Они его сложили, вставили ножки, перекладины к спинке приделали, но явно, он бы сломался под первым, кто захотел на него сесть. А тем более, под Эвгленой Зеленой. Это так мы звали нашу зоологичку. Следующим уроком у нас должна была быть зоология. Эвглена очень крупная. Мальчишки поставили стул у стола и сказали:

– Пусть сядет!

Все сразу зашумели и захохотали, стали представлять, как Эвглена Зеленая сидит посреди обломков. Мы с Леркой сказали, что так нельзя, хотели было убрать стул вообще из класса, но нас не подпустили к нему. Сашки в этот день в школе не было. Все, даже девчонки, говорили:

– Вы что, отделяетесь? Вы против всех хотите идти? Мы вам бойкот объявим, если вы скажете!

Нас не выпустили из класса, чтоб мы не предупредили зоологичку в коридоре. Звонок прозвенел, Эвглена зашла в класс с журналом, повесила на доске какие-то плакаты и подошла к столу. Мы с Леркой смотрели на всех по очереди, а все – на нас. Эвглена взялась рукой за спинку стула. Тут мы не выдержали и одновременно с Леркой вскочили со своих парт в разных местах:

– Ираида Витальевна!

– Да. Что вы хотите сказать?

– Не садитесь на стул, он сломан.

Эвглена сказала «Спасибо», подняла стул и отнесла его в угол, где он уже скособочился и упал, а сама весь урок простояла. Обычно она вообще со стула не вставала, только поворачивала голову, то – к доске, то – к классу. И она ничего, ни слова больше не сказала, вела урок, как обычно. Никаких нотаций, будто ничего и не случилось. Мы думали, что классная нам устроит разбор, но и она молчала все дни. Неужели Эвглена никому не рассказала? Весь класс с нами не разговаривал два дня, смотрели на нас с презрением, а потом все как-то само собой забылось, потому что никто бучу не поднял. А тут вот, на собрании рассказали родителям. И то – без имен. Хорошо, что без имен, а то опять бы с нами не стали разговаривать.