Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

…Перед самыми экзаменами курсантов привели в комнату кондукторов. Здесь всегда было людно. Вернувшись из очередного рейса, кондукторы грели руки у печки, топали озябшими ногами, считали выручку А те, кто собирался в рейс, привязывали к ремню сумки зелёные, красные и розовые мотки билетов. Остальные щёлкали семечки, пили чай из железных кружек.

Неожиданно инструктора вызвал к себе начальник парка. Все почувствовали себя свободнее, и разговор оживился. Ваня привлёк внимание своими шутками. Девушки смеялись. Одна только пожилая женщина-кондуктор не участвовала в разговоре, уныло сидела в уголке. Видимо, ей было не до веселья.

Яшке, сидевшему рядом в своём кабинете, не понравился дружный смех девушек. Приглаживая рыжие волосы, он вошёл в комнату и свысока посмотрел на кондукторов.

— Повеселились?.. Хватит! — резко отрубил он. Затем, давая понять, что власть его здесь неограниченная, начал читать по списку: — Сто двенадцатая, сто сорок третья, пятьдесят вторая, девяносто пятая и девяносто седьмая остаются на вторую смену.

— Сынок, — обратилась к нему пожилая женщина, — меня, пожалуйста, не оставляй на вторую смену. Совсем замёрзла. Попроси тех, кто моложе.

— Сказанное должно быть исполнено, — ответил Яшка тоном, не терпящим возражений.

— В могилу же вгонишь…

Ваня заступился:

— Нельзя ли оставить её?

— Нельзя! — поправляя галстук, отрезал Яшка. — И ты не вмешивайся.

— Болеет же…

— А справка где?

— Какой же ты твердолобый, Яшка!

— Но-но… поосторожней, Кабушкин… Как бы самому не влипнуть.

— Обо мне-то не тревожься, товарищ начальник, — с издёвкой произнёс Ваня последнее слово.

Они зло посмотрели в глаза друг другу…

Гульсум вернулась в маленькую будку, села за стол и раскрыла книгу. На следующий год она собирается поступать на заочное отделение техникума коммунального хозяйства. Повезёт ли ей? До сих пор училась хорошо. Подруги Тамара и Светлана всегда восторгались её памятью. Раз прочтёт, бывало, и достаточно. Только не может она, как другие, учить на ходу. Светлана, та умеет читать и за едой, и в трамвае. Продаст билеты, сядет на своё рабочее место и заглядывает в книгу. Как она запоминает — не понятно. Тамара, правда, тоже разборчива. Что, интересно, сейчас она делает? Когда-то мечтала стать врачом. А теперь? Писем не пишет. Надо ей сегодня же послать хотя бы маленькое письмецо. Чего стоит, например, одно известие о том, что Ваня уже работает водителем трамвая. После окончания седьмого класса, когда возвращались в тот вечер с Казанки, Тамара призналась подруге: «Я люблю его, но только никому не говори об этом»…

Вечером Ваня вернулся в депо без особых приключений: трамвай не подвёл. Проехал мимо Гульсум, помахав ей рукой. Та улыбнулась: молодец, мол, поздравляю…

А когда получил первую зарплату, пришёл похвалиться.

— Дали-то много, только вот не знаю, Галя, что с ними делать, — признался Кабушкин.

— Матери отнеси, — посоветовала Гульсум.

— Нет, прежде хочу купить ей подарок. И самым близким людям — брату, Харису, дяде Сафиулле. Потом… — замялся он.

— Потом? — улыбнулась Гульсум, недоумевая. — Не мне ли?!

— Тебе… Николаю Филипповичу… Только что вот подарить ему? И возьмёт ли?

— Если бы ты был его учеником, не взял бы. А теперь, я думаю, не обидится. Ты человек рабочий, самостоятельный… В благодарность за прежнее… — Гульсум призадумалась, потом сказала: — Знаешь что — купи ему вечную ручку.

Ваня так и сделал. Учитель был очень тронут и в свою очередь подарил ему свою только что напечатанную книгу о прошлом Казани…

За работой дни пролетали незаметно. Двадцать четвёртый из графика не выходил, рейсовый план выполнялся точно. Проверяющие инструктора и контролёры на водителя не жаловались. При текущем ремонте вскоре старые кабели трамвая заменили новыми.

Гульсум была довольна:

— Теперь тебе ничто не помешает!

Но радость её была преждевременной.

Как раз перед приёмом Кабушкина в комсомол сообщили о том, что на двадцать четвёртом трамвае возник пожар.

— Главного инженера нет. Привезём на буксире или осмотрим на месте? — спросил Яшка с каким-то злорадством.

— На месте, — решила Гульсум.

Пригласив электрика и дежурного слесаря, она повела их туда, где случилась авария. Трамвай уже загнали в тупик на соседнем Арском поле.

Ваня сидел в тамбуре согнувшись, не чувствуя холода. Лицо его и руки в саже, ресницы обгорели.

Поздоровались молча — кивком головы. Гульсум заглянула в трамвай и ужаснулась: сиденья сорваны, стены выщерблены, окна разбиты, специальные покрытия на полу превратились в уголь. Едкий запах дыма, копоти, горелой резины…

— Моторы целы, — доложил парень-электрик, заглянувший в открытые люки трамвая.

— Колёса — тоже, — усмехнулся дежурный слесарь.

— Пожалуйста, ничего не трогайте. Пока не проверит комиссия, — Гульсум повернулась к Ване. — С пассажирами ничего не случилось?

— Нет. Все живы-здоровы.

— Как думаешь сам, отчего загорелось?

— Или контакты были слабые, или кабель неправильно подсоединили.

— Контакты нормальные, — заверил дежурный слесарь. — Слабые расплавились бы… Ты дал, видно, большое напряжение.

— В таком случае повредился бы контроллер. А в нём и чернинки нет.

Электрик недоуменно пожал плечами:

— Тогда заводской брак в самом кабеле.

Из прицепного вагона пришла Светлана и тоже молча поздоровалась, кивнув головой подруге.

— Причину аварии установит комиссия, — решила Гульсум. — Трамвай надо вернуть в парк. А ты, Кабушкин, пиши объяснение.

— И мне писать? — спросила Светлана. — Я первая увидела, как вон оттуда, около стены, с треском вырвалось пламя.

— Пиши, обязательно. Легче будет установить причину аварии.

Говорят, любовь даёт человеку крылья, а мир полон влюблённых… Почему так? — задумывался Ваня. Наверное, потому, что любовь щедра и её волшебные крылья достаются не только гордым соколам, но и воробьям или даже воронью — главным помощникам Азраила, как уверяет Харис. Вороны долго живут, у них такой резкий голос, такие острые когти…

В школе Яшка имел прозвище Соловей. В детстве у него был писклявый голос, и он никогда не сидел на месте, всё порхал. Яшку следовало бы называть не соловьём, а чёрным вороном…

Отец и мать его в прошлом имели небольшой магазинчик, который всегда был полон дорогих товаров. Неизвестно только, где доставали их. Продавали тоже по чёрному ходу. Если передняя дверь открывалась днём, в определённые часы, то задняя распахивалась только тёмными ночами. Родители хотя и наживались, но жили скудно — сами одевались как попало, кормились тоже кое-как. Все товары переводились в деньги. Когда же после революции хрустящие бумажки да серебро потеряли цену, отец запил. Потом, забрав деньги, куда-то исчез и больше не вернулся.