Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Таким образом я отправил удостоверения японских вояк и документы, изъятые у офицера. Мне было легко и радостно, оттого что я выполнил боевое задание. От этого и силы во мне прибавилось. Теперь я смогу прямо посмотреть в глаза моему другу и сказать: «Не напрасно ты на меня надеялся, Иван!..» А только как он там? Жив ли?..

Я вылез на берег и прислушался: тишина такая, будто сроду не было здесь никакого боя, а всё это мне приснилось. Даже слышно, как комары звенят в камышах. У воды негромко заквакала лягушка. «Неужели всех наших перебили?» Мне сделалось жутко от этой мысли. Но вот невдалеке захлопали выстрелы. Лягушки все сразу смолкли.

До этой секунды я не предполагал, что завязавшийся где-то бой может кого-то обрадовать. Я возликовал: «Значит, наши живы! Скорее на помощь своим!..»

Пробираюсь сквозь камыши, то и дело натыкаюсь на выгоревшие, ещё дымящиеся поляны. Вскоре вышел к небольшому заливу. «Где же товарищи? Только что здесь стреляли!» Вдруг мой слух уловил тихий стон. Я резко обернулся и увидел двух неподвижно лежавших бойцов. В одном из них я тут же узнал Чернопятко. Я бросился к нему. Схватив, встряхнул за плечи.

— Ваня, дружище, что с тобой? — вырвался у меня сдавленный крик.

— Всё нормально, Гильфан… Ползём вот… — сказал Иван, с трудом открыв глаза и силясь улыбнуться.

Я поддерживаю голову Ивана и чувствую, что волосы на его затылке слиплись.

— Где лейтенант, Иван? — спрашиваю, перевязывая его голову бинтом.

— Там… Он и Спесивцев… нас прикрывают… Слышишь?

И в самом деле, вдалеке прогремели два выстрела.

— Тогда я бегу им на помощь! — сказал я. — Ждите здесь, мы скоро придём!

Я загнал в ствол винтовки патрон и ступил в камыши. Но попробуй-ка в этих зарослях, раскинувшихся на несколько километров, найти то, что ищешь.

Вдруг слева от меня раздались выстрелы. Я присел и напряг слух. Потом стал красться туда, откуда стреляли. Нужно быть осторожным — легко наткнуться и на врагов.

Мне навстречу вышел Спесивцев. Он волок ручной пулемёт, держа за ствол. Мы остановились друг против друга.

— Я прикрывал правый фланг, — сказал Спесивцев. — А он был вон там… Уже минут десять, как не стреляет…

— За мной! — сказал я. — Надо найти лейтенанта!

Я бегу, низко нагнувшись. Слышу позади топот Спесивцева, его тяжёлое дыхание. Он держит пулемёт наготове. Заметив движение в камышах, ложимся, пережидаем. То справа от нас, то слева перекликаются самураи.

Пахнет гарью. Над землёй стелется дым — горят камыши.

Спесивцев остановил меня, кивнул куда-то в сторону. Я увидел рядом с выкорчеванным взрывом пнём опрокинутый пулемёт. Мы осторожно приблизились. Лейтенант лежал ничком в камышах. Вокруг него, потрескивая, горели заросли. Языки пламени уже подбирались к его ногам.

Мы оттащили Терешкина подальше от огня, положили на траву. Я расстегнул на нём гимнастёрку и припал к его груди ухом. Терешкин застонал.

— Товарищ лейтенант! — крикнул я.

— Тихо!.. — шепнул мне Спесивцев, пристально вглядываясь куда-то и устанавливая на ножки пулемёт.

Совсем недалеко, едва различимая в синем дыму, появилась цепь самураев.

— Не будем завязывать бой, пока они нас не заметят, — быстро сказал я Спесивцеву.

Мы соорудили из винтовок носилки и привязали к ним ремнями лейтенанта. Поползли, волоча носилки за собой. Самураи прошли неподалёку от нас, стреляя вслепую по зарослям.

Вдруг вдалеке послышался неясный шум. Он стал приближаться, нарастал. Теперь был отчётливо слышен рёв мощных моторов.

— Неужели танки? — сказал Спесивцев и побледнел.

— Ребята… Ребята… — еле слышно произнёс Терешкин.

Я поднёс к его губам флягу, но он отстранил мою руку.

— Ребята… — повторял он, задыхаясь и как-то торопливо, будто боялся, что опять потеряет сознание и не успеет досказать. — Уходите… Оставьте меня здесь… Немедленно уходите… Их много. Они прочёсывают каждую пядь. Торопитесь… Вы молодые, вам жить…

А грохот приближался. Будто железная лавина катилась прямо на нас. Через минуту показались смутные очертания танков. Их было четыре. Земля вздрагивала от их тяжести. Надо скорее притаиться где-то, чтобы они проскочили мимо. Я отстёгиваю от пояса гранату и прикидываю расстояние. Тут моё сердце наполняется радостью. На передней машине развевается алый стяг! Танки! Советские! Я встаю во весь рост и отчаянно машу им руками, кричу и не чувствую, как из глаз катятся слёзы.

Крайний танк остановился рядом с нами. Танкисты дали носилки для командира, и танк рванулся вперёд.

Теперь нам бояться нечего. Мы подняли Терешкина и понесли. Но вдруг над головой навис пронзительный вой. Мы бросились плашмя на мшистые кочки. Я навалился на Терешкина, прикрыв его. Совсем близко из земли вырвался столб пламени, вздыбилась чёрная стена и обрушилась на нас. Но сознания, к счастью, я не потерял. «Почему же взрыва не было слышно?» — подумал я. Спросил об этом у Спесивцева, помогшего мне выбраться из-под засыпавшей нас земли, но не услышал своего голоса. И догадался, что оглох. «Зато глаза видят и я хорошо знаю, в какой стороне озеро!» — сказал я самому себе.

На берегу озера мы встретили наших бойцов. Их было много. Они высаживались из надувных лодок. Санитары на носилках несли раненых. Увидев нас, они заспешили навстречу. Забрали у нас носилки с нашим командиром. Я всё это видел, как в немом кино. Вдоль берега двигались грузовики с солдатами. А в небе проносились серебристые самолёты с алыми звёздами на крыльях.

Я показал санитарам, где находятся Чернопятко и его товарищ. Затем попрощался с Иваном и вскарабкался на танк. Бойцы потеснились, дали место. Танк помчался, вздрагивая от залпов, подминая под себя брошенные японцами лёгкие пушки. Мы мчались к сопкам. Нельзя допустить, чтобы самураи успели там закрепиться.

Бои на озере Хасан, навязанные нам японскими самураями, продолжались тринадцать дней. На какое-то время завладев нашими высотами, самураи отчаянно сопротивлялись. Однако 6 августа нам удалось выдворить врагов с нашей земли. Наш замполит лейтенант Иван Мошляк первым достиг вершины сопки Заозёрной и установил на ней советский флаг.

Как только на границе воцарилось относительное спокойствие, мы начали приводить в порядок заставу. Пограничники были хмуры, неразговорчивы. Час назад прогремел салют над братской могилой наших погибших товарищей. Тяжело было хоронить боевых друзей, тяжелее, чем сражаться с самураями. Даже поверить трудно, что сегодня нет парней, которые вчера только были рядом. Кажется, что они лишь куда-то отбыли ненадолго… Полковник Гребенник заперся в кабинете, пишет извещения родственникам павших, близким им людям. Он при этом представляет горе и слёзы матерей, жён, невест, тоску осиротевших детей, когда они узнают о гибели своих близких. А виновата во всём этом группа японских реакционных деятелей. Мы знаем, что есть в Японии и люди, которые хотят жить в мире со всеми народами земли.