Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Я пошёл на луг, нарвал цветов. Положил их на братскую могилу. Когда-то в Донбассе я такие цветы принёс на могилу Хабибуллы. А теперь здесь, под этим свежим холмом, тоже лежат мои братья…

В конюшне я почистил своего коня, вывел его на луг пастись. Дутый, пофыркивая от удовольствия, стал щипать траву, усыпанную цветами. Он был очень похож на того коня, на котором я впервые научился ездить верхом: такой же масти, и белая звёздочка на лбу, широкая, сильная грудь и длинные, тонкие ноги. А главное — такой же понятливый. Поэтому я назвал его Дутым.

От цветка к цветку перелетают лохматые шмели. В траве вовсю стучат серебряными молоточками кузнечики. Всё так прекрасно вокруг! И если бы не виднелись там-сям, чернея, воронки, широкие рубчатые следы танков, вдоль и поперёк пересёкшие луга, можно было бы подумать, что здесь и не было вовсе кровопролитных боёв, что это всё приснилось. Воронки и следы танков скоро сгладятся, зарастут травой. А рубцы на сердце человека остаются на всю жизнь.

Прислушиваюсь. Тишина на озере Хасан. А может, я опять перестал слышать? Но слышу же, как ветер шелестит в кустах. На самом деле тихо. Утки, разлетевшиеся подальше от боёв, ещё не вернулись к гнёздам. Но они вернутся, непременно вернутся.

Тишина на границе мнимая, и пограничников она не может усыпить. Вот порыв ветра принёс со стороны деревни Хомуку дробь барабанов, звуки военных труб. Это японский военный оркестр. Там в последний путь провожают тех, кто погиб по вине императора. Там сейчас произносятся воинственные речи, выкрикиваются по нашему адресу угрозы.

Прошло уже несколько дней, а рана в ноге не перестаёт ныть. И голова иногда от боли раскалывается, терпеть невмочь. Я сжимаю зубы, чтобы не застонать, и больше молчу. Ребята спрашивают, что со мной, я отмалчиваюсь. Стоит признаться — тут же отправят в госпиталь. Там бы, может, мы встретились с Иваном. Но на заставе я больше нужен, у меня есть уже какой-то опыт, а недавно прибывшие бойцы ещё должны освоиться. В наряд с каждой группой уходит один из более опытных пограничников. За день приходится по нескольку раз проверять пограничную полосу.

Да и работы на заставе полным-полно. Кто был не в наряде, ремонтировал помещения, повреждённые японскими снарядами. Надо было построить новую конюшню. Сейчас, правда, лето и кони днюют и ночуют на лугу, однако надо торопиться — скоро начнутся дожди и тогда нельзя будет оставлять коней под открытым небом. Взяли мы все в руки топоры да пилы, построили новую конюшню, отремонтировали складские помещения. За работой не заметили, как сентябрь наступил. А осень в Приморье бывает ветреная, с грозами. Особенно ночи холодные — всё белым-бело от инея.

Начались дожди. Будто небо прохудилось — не переставая льёт и льёт как из ведра.

В конце сентября задул с севера ветер, да такой сильный, что с корнем выворачивал деревья.

Однако пограничники не могут отсиживаться в уютной казарме, ссылаясь на непогоду. В такое время надо быть начеку, и мы усиливаем посты.

Однажды вечером прилёг я, уставился в потолок — задумался. И было о чём задуматься. Уже второй месяц от Рахили нет ни единой весточки. А ведь обещала писать каждый день. И мама почему-то о ней ни словом не обмолвится в письме.

Обиделся я на Рахилю, написал ей злое письмо. И всё равно ответа не дождался. Написал второе, тоже гневное, пуще первого. И снова ни ответа, ни привета. Рассердился не на шутку. Ещё бы! Я здесь вон как живу: не говоря уж о театрах и концертах — в читальню пойти, газеты почитать порой сил не остаётся; едва до койки доберёшься — глаза слипаются. А она живёт припеваючи, обо мне и думать забыла. Мысли одна мрачнее другой в голову лезут. И откуда взяться светлым, радостным мыслям, когда на улице такое творится и на душе не лучше! Вырвал из тетради лист бумаги, настрочил под горячую руку всего несколько строк: «…Можешь не писать больше. Не нуждаюсь. Мне таких друзей не надо…» На полстранички письмо получилось.

Вот и думал я нынче, лёжа на койке, про это письмо. Может, не надо было так писать? Но письмо — точно снаряд: коль выстрелил, назад не воротишь.

Ко мне подошёл Иван Мошляк, наш замполит. Присел на краю койки, говорит:

— Ты, Батыршин, не совсем здоров?

— А что? — спрашиваю.

— Ходишь будто в воду опущенный.

— Контузия даёт о себе знать. Постепенно проходит…

— Сразу после боёв ты не таким был. Сам весёлым казался и в ребятах дух поддерживал… Что тебя беспокоит, признавайся. По Ивану соскучился? А может, сон потерял из-за того, что письма долгожданного всё никак не получишь?

Я испытующе посмотрел на лейтенанта. По его лукавому взгляду понял, что ему всё известно. Видать, кто-то из моих дружков выложил ему всё как есть.

— И то и другое, — признался я, вздохнув.

— Ничего, незачем переживать, — сказал лейтенант Мошляк и улыбнулся. — Если девушка отвернулась от тебя, не стоит из-за такой терять сон…

— Да нет… — поморщился я.

— Что нет?.. Если это не так, тем более у тебя нет оснований ночи проводить без сна. Пограничнику нужна бодрость. А какая в тебе бодрость, если ты не высыпаешься?

— Я сейчас не столько о ней думаю, сколько о себе, — промолвил я задумчиво. — Неужели я такое ничтожество, которое можно так скоро и легко выбросить из памяти?

Мошляк весело засмеялся, хлопнул пятернёй меня по груди.

— Погоди, скоро она узнает из газет, как по-геройски ты дрался с самураями, станет гордиться дружбой с тобой!..

Я усмехнулся. В детстве, помнится, ребятишек я и сам таким способом успокаивал.

— Вот и хорошо, — сказал лейтенант. — Улыбка тебе больше к лицу. Ладно, спи, — и ушёл, оставив меня наедине с моими мыслями.

Когда выпадало свободное время, я отправлялся в конюшню, к Дутому. Чистил его, расчёсывал гриву. И только ему одному поверял свои сердечные тайны. Он прядал ушами — чёрными треугольничками, внимательно слушал. Тёплыми бархатистыми губами прикасался ко мне, словно успокаивал. В его умных фиолетовых глазах я искал сочувствия. Порой он тихонечко ржал, будто собирался мне что-то сказать. Видать, чувствовал, бедняга, что мы вскоре расстанемся с ним. А я расчёсывал пальцами ему гриву и тихонечко пел песенку, вставляя в неё слова, которые сами собой приходили в голову:

Вскоре получили приказ направить меня и нескольких моих товарищей в Хабаровск, на курсы миномётчиков. В армии не откладывают решения в долгий ящик. Мы покинули заставу в тот же день.

Мы рады, что именно нас послали учиться на миномётчиков. Значит, мы у командиров не на плохом счету. Ведь миномётчику надо действовать очень быстро. Если не научишься молниеносно производить расчёты, тебя самого скоренько накроют огнём. Здесь сила не нужна: кто быстрее соображает, тот и побеждает, — простая арифметика.