Бранка Юрца - Родишься только раз

Мы жили на кухне.

Мама утром зажигала в плите огонь, и он теплился потихоньку весь день. Здесь мама стряпала, чистила салат, перебирала цикорий и шпинат, резала коренья и лук, а когда у нас были деньги, разделывала мясо. Тут мама шила и латала белье. Зимой сушила его.

На кухне мы с братом учили уроки. Здесь мы принимали гостей, а временами превращали ее в мастерскую. В обеих комнатах мы только спали.

Кухня была средоточием нашей жизни.

У Хельги все было иначе.

У них тоже была кухня, но там царствовала кухарка в белой крахмальной наколке и в белом переднике. Она варила супы и гарниры, жарила отбивные, пекла торты и печенье. В ту кухню никто не ходил.

Сначала я попала в прихожую. В обширной прихожей без окон, освещенной, как церковь в воскресенье, я сняла пальто, ботинки и надела Хельгины чувяки. Будь у меня на ногах коньки, я могла бы здесь покататься, как по льду.

Хельга взяла меня за руку и повела в гостиную.

В большой квадратной гостиной царил полумрак, хотя снаружи сияло солнце. Единственное окно, выходившее на улицу, было затянуто вышитыми занавесками, по краям висели тяжелые шторы из темно-красного бархата.

Здесь была массивная мебель орехового дерева. Посередине стоял большой квадратный стол, а вокруг него разместились обитые кожей стулья с высокими спинками. В книжном шкафу с застекленными дверцами, точно солдаты, четким строем стояли книги.

Хельга зажгла свет и сказала:

— Присаживайся!

Я ступила на мягкий, как мох, ковер и пошла к столу, покрытому темно-красной плюшевой скатертью, поверх которой лежала белая вышитая скатерка, а посередине обеих скатертей стояла высокая ваза с искусственными цветами.

Хельга села. С трудом отодвинув стул — такой он был тяжелый, я тоже села, и ноги мои повисли в воздухе.

— Как здесь уныло! — сказала Хельга и, бросив на меня лукавый взгляд, озорно добавила: — Пошли-ка лучше ко мне!

Гостиная и в самом деле нагоняла на душу тоску и уныние. А у Хельги было светло и уютно, как должно быть в детской. Все тут сверкало белизной: и кровать с белым покрывалом, и шкаф, и стоявший в стороне от окна письменный стол. На окне не было тяжелых штор, его лишь до половины закрывала сборчатая полотняная занавеска. В комнату широким потоком лился свет.

— Это мое королевство! — воскликнула Хельга. — Мое собственное!

Я смотрела, слушала и диву давалась: здесь у каждого свое королевство, не то что у нас — одно для всех наша кухня.

Мы начали заниматься. Из-за болезни Хельга много пропустила, и я ей помогала догнать класс.

Стало смеркаться, я собралась уходить.

— Погоди, Бранка, — остановила меня Хельга. — Зайдем на минутку в столовую. Мы заслужили ужин.

Пройдя через несколько комнат, мы попали в столовую. Эта комната мало чем отличалась от гостиной. Посреди комнаты на толстом ковре стоял овальный стол, а вокруг него чинно выстроились такие же неуклюжие стулья с высокими спинками. Шкаф у стены, вместо книг, заполняли ломкие бокалы и графины, тарелки из тончайшего фарфора и даже фарфоровые блюда — у Хельги в доме все было одно к одному!

В другую дверь вошла Хельгина мама. Она ласково поздоровалась со мной и пригласила нас к столу.

Хельгина мама, высокая стройная женщина, одета была так нарядно, как моя мама не одевалась даже по праздникам. У нее были узкие холеные руки, тонкая лебединая шея и высокая прическа.

Когда мы сели, Хельгина мама нажала звонок и сказала:

— Сейчас нам подадут ужин!

Пришла кухарка в белом переднике и в белой крахмальной наколке. На середину стола она поставила красивую сухарницу со сдобным печеньем, а перед каждой из нас — фарфоровую чашку на маленьком блюдце с ложечкой.

Меня терзал страх: „Что нам подадут? Сумею ли я есть? Сумею ли пить? Пить и есть по-господски?“

— Что вы будете пить? — спросила нас Хельгина мама, глядя при этом на меня. — Молоко? Кофе с молоком? Чай? Шоколад?

Положение было более чем затруднительное. Что я могла любить, если мы всегда пили один ячменный кофе с молоком! Выручила меня Хельга:

— Ой, мама, мы будем пить чай с лимоном! Бранка, ты не против?

Чай с лимоном! Слава богу, этот чай с лимоном избавил меня от тяжелой необходимости сделать выбор.

Вскоре кухарка поставила на стол стеклянную сахарницу, доверху наполненную кусочками сахара. Сахарница была покрыта стеклянной крышкой, которую венчал стеклянный шарик. Из сахарницы выглядывали серебряные щипцы. Я и понятия не имела, для чего здесь эти диковинные щипчики.

Потом кухарка принесла фарфоровый чайник с фарфоровой крышкой. Когда этот чайник наклоняли, из его носика вытекал душистый золотисто-красный чай.

— Пожалуйста, — сказала мне Хельга.

Конечно, так и полагалось предложить чай сначала гостье, и тем не менее я бы предпочла налить себе чай последней. У нас дома не было чайника, и откуда мне было знать, как из него наливают.

— Наливай, пожалуйста! Сразу согреешься!

Но меня уже бросило в жар при одной только мысли о том, что мне самой придется наливать.

Я взяла чайник и склонила его над чашкой. Видимо, я склонила его слишком резко. Чай хлынул неудержимым потоком и, переливаясь через блюдечко, полился на скатерть.

— Извините, — смущенно пролепетала я.

Чего бы я только не отдала за то, чтоб рядом со мной была мама! Уж она-то сумела бы налить мне чаю!

— Не беда, — поспешила успокоить меня Хельгина мама, — чая у нас много.

Хельга и ее мама обращались с чайником легко и умело. Чай тоненькой неспешной струйкой лился из носика в чашку, словно бы это был не чай, а постное масло.

— Бранка, бери сахар! — сказала Хельга. Она и не подозревала, на какие муки меня обрекает.

Дома мы брали сахар руками прямо из коробки и клали его в кофе; но чаще мама сама клала всем сахар. Как потерянная смотрела я на красивую сахарницу и торчавшие оттуда серебряные щипчики.

Как добраться до сахара? Снять крышку и взять его рукой?

Как же его берут в господских домах?

Краска залила мое лицо, на висках выступил пот. В отчаянии я болтала ногами — будь что будет.

— Спасибо, я не хочу!

— Клади сахар, чай несладкий.

— Спасибо, я не хочу! — упрямо повторила я.

— Ну, а я положу. Без сахара пить невкусно.

Хельга сняла стеклянную крышку и протянула сахарницу с серебряными щипчиками своей маме. Та взяла щипцы своей холеной рукой.

Как она возьмет сахар?

Я не спускала глаз с ее рук. Она взяла щипцы, нажала на них большим и указательным пальцами, и они раскрылись. Раскрытыми щипцами она подхватила кусочек сахару, поднесла его к чашке, опять нажала на щипцы, и сахар упал в чай. Так она проделала несколько раз. Она так быстро клала сахар в чай, что я едва успевала следить за ее холеными пальцами, серебряными щипцами и белыми сахарными кубиками.