Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»

Приятный холодок под сердцем ощутила тогда Аня. Именно в жизни так и бывает! Именно там, где меньше всего ждешь! Она нашла человека, который повесит ее портрет на стену и будет молиться на него всю жизнь!

Жердяев Юра готов был встречаться с ней и днем, и вечером, так что непонятно было, когда же он работает или учится. Он на все был готов для нее! Ей до того не верилось, что это правда, что она даже решалась искать доказательства его готовности на все. Они переходили улицу в самом бойком месте города, и Аня вдруг уронила платочек — как раз когда машины двинулись на них на перекрестке. Заскрипели тормоза, водитель едва успел остановиться, а Жердяй самым хладнокровным образом поднял платок и подал ей, даже отряхнул, прежде чем подать. Она думала, что, когда они окажутся в безопасности, он задаст ей вопрос или даже возмутится, — но он ни словом не упрекнул ее.

И когда в кино пошли, и все спрашивали лишний билетик, и девушки с парнями с завистью смотрели на них, пока они шли к входу, Аня вдруг остановилась на самом пороге и сказала застенчивому парню в такой маленькой ушанке, что она сидела у него на голове как тюбетейка:

— Вам нужны билеты? У нас как раз есть.

Жердяй и не попытался выправить положение. Он отдал эти два билета и так спокойно взял у парня трешку и выедал причитающуюся ему сдачу, словно никакой другой идеи у него и не было — так он и собирался дойти до дверей и эффектно отдать билеты другому.

Аня подумала: а если бы она с Игорем Сапрыкиным так поступила? Продал бы он эти билеты? Да он завизжал бы, словно его режут!

А они с Юрой ничуть не пострадали оттого, что не пошли в кино. Толпа знакомых у кино приветствовала их радостными возгласами, Жердяй представлял Аню, и когда один из приятелей его пошутил неудачно, Жердяй сурово его остановил:

— Я не позволяю так обращаться с женщинами!

Приятель сделал серьезное лицо, Анка нечаянно наступила ему на ногу и сказала:

— Извините!

Ей нравилось, ей так нравилось, что она в своем ярко-зеленом пальто и в красном беретике, надвинутом на самый нос, стоит в кругу этих взрослых людей и ей и в голову не приходит чего-нибудь бояться!

Семь ветров, кажется, специально выстроены для гуляний — широкие, как реки, улицы, широкие тротуары, идет парочка — никому не мешает, и ей никто дороги не заступает. Многие смотрели им вслед, и каждый раз Ане было приятно, что Юра так подчеркнуто, но скромно гордится ею, и она радовалась за Юру. Хорошо, что у него теперь есть такая замечательная девушка, как Аня.

— А я не признаю дневной формы обучения, — говорил ей Юра. Он ей постоянно излагал свои взгляды на жизнь, у него на каждый случай был какой-нибудь взгляд или правило. — Живешь, — продолжал он, — как на сквозняке. У меня потребности сформировались. То нужно, другое… А тянуть с родителей? Нехорошо, правда?

Но на этот раз Жердяй не дождался восхищенного, как всегда, ответа. В привычном шуме машин, троллейбусов, автобусов услышала Аня нечто такое, что заставило ее насторожиться. Так и есть!

Из тысячи звуков узнала бы она это хриплое, с завыванием тарахтенье почти самодельного аппарата, который и мотоциклом-то не назовешь, — так, изделие кружка «Умелые руки». А вот и сам мастер Самоделкин, Игорь Сапрыкин, во всей своей красе: в оранжевом шлеме, словно космонавт, полулежа… Нечто среднее между генералом, принимающим парад, и самоубийцей, прыгающим с десятого этажа. Стиснутые зубы, упрямый взгляд и готовность умереть каждую минуту, потому что каждую минуту его тарахтелка может рассыпаться.

Р-раз! — пролетел он мимо Ани с Жердяем, потом вывернулся почти на месте и еще раз мимо промчался, и еще, и чуть не на тротуар въехал, чуть не сшиб их! Тарахтелка визжала, трещала, петляла вокруг них кольцами, гремя и дымя.

Жердяй заметил:

— Из бабушкиной кровати он ее выпилил, что ли?

— Бежим! — закричала Аня.

Но, не глядя на них, Игорь совершал круг за кругом, и машина его захлебывалась в гневе, угрожающе гремела на всю округу: «Прочь-прочь-прочь-прочь! Прочь! Прочь-прочь-прочь!»

Аня не выдержала, бросилась бежать, Жердяй не мог ее оставить, он тоже за ней пошел. Но куда убежишь, куда спрячешься на Семи ветрах? На этих проспектах? Жердяй останавливался, показывал Игорю кулак — и действительно решил убить его при случае, просто убить! Но Игорь вновь и вновь наскакивал на них, как железный всадник, и тарахтелка доходила в реве до высших степеней гнева и страдания.

А представим себе, что действие нашей истории происходит на полгода раньше. Как поступил бы Игорь Сапрыкин? В конце концов, рассудил бы он, что он может сделать? И в чем Жердяй виноват, если Анка с ним ходить хочет? Жердяй ее не отбивал, вел себя вежливо и ничем не нарушил семьветровских законов. Ну, может, потолковали бы… Но третьим лишним Игорь ходить бы при них не стал. Погоревал бы, погоревал — и все позади осталось бы.

А как поступил бы тот же Игорь Сапрыкин полгода спустя, когда ватага «Семь ветров» наберет силу?

Да полгода спустя ему и не пришлось бы никак поступать, потому что Анка Пугачева, как и другие ребята, действительно научится видеть людей насквозь и, оставаясь Анкой-хулиганкой, она только поиздевалась бы над манерами Жердяя, только устроила бы спектакль, да такой, что Жердяй не знал бы, куда и деться от этой напасти.

Но Игорек наш столкнулся с неразрешимой задачей после трех коммунарских дней, после историй с Громославкой и Прекрасной Прошей, и он был, как и все, не тот человек, что в начале года. Теперь он понимал, что он отвечает за Аню, он научился доверять себе, а не только законам Семи ветров, и ему казалось, что, как в истории с Таней Прониной, это не он защищает Аню, а вся ватага. Полгода спустя, даже если бы и случилось такое, он тут же побежал бы к Косте, или к Сергею, или к Паше Медведеву, или даже к Фокину, наверняка с Жердяем знакомому, — да к любому кинулся бы, и результат был бы одинаков: Жердяй обходил бы Аню за три квартала.

Ответственность за товарища у Игоря уже появилась, а умения положиться на товарищей еще не было. «Главное, — тосковал Игорь, — я сам ее к нему привел… Ну что мне за это?»

Он, Игорь, во всем виноват — с этого пункта Игорь сойти не мог. А значит, он должен держаться сам, и нечего ему надеяться на кого-то. Он знал, что со стороны это выглядит постыдно. Что кажется, будто он потерял гордость.

Что так люди не поступают. Что он Анке никто. Все это он прекрасно понимал. Но не мог он больше ее оставить, как оставил в первый вечер у Жердяя, а потом, в подъезде карауля, видел, как Жердяй провожал ее вместе с другими гостями своими, как держал под руку и обнимал за плечи.

Нет! Третий лишний, пятый лишний, десятый лишний — не оставит он ее!