Жан Лафонтен - Басни

На поле и луга; чего поесть не может,

То беспощадно рвет

И, по полю носясь, все под ногами мнет.

Все уничтожили, помяли, съели,

Тогда, чтоб сократить обилие овец,

Волкам велел напасть на них Творец;

Но волки чуть их всех не съели.

Бог людям повелел за жадность наказать

Волков; и люди постарались:

Всю невоздержность их сумели показать

И смертью словно наслаждались.

Среди животных человек

Всех больше склонности к излишествам имеет.

Ведется так из века в век:

Всяк осуждать излишество умеет,

Но сделать и сказать - ведь не одно и то ж;

И грешны в этом все: от бедных до вельмож.

А. Зарин.

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24).

181. Свеча

(Le Cierge)

К нам пчелы мудрые явились от богов

И первые нашли жилище на Гимете,

Где со взлелеянных зефиром лепестков

Сокровище сбирали пчелы эти.

Когда ж у дочерей небес

Амврозии запас из их дворцов исчез

(Иль, проще говоря, был вынут мед душистый)

И в ульях воск остался чистый

Воск этот послужил для деланья свечей.

И вот одна Свеча, при виде кирпичей,

В огне искусно обожженных

И против времени влиянья закаленных,

Решила приобресть подобный же закал,

И ринулась в огонь, который там пылал,

Новейший Эмпедокл, сожженью обреченный,

На гибель собственным безумьем осужденный.

Кидаясь в пламя сгоряча,

По философии была слаба Свеча.

Различно все во всем: откиньте заблужденье,

Что вам подобен кто-либо другой.

От жара Эмпедокл растаял восковой.

Безумнее он не был, без сомненья,

Чем первый Эмпедокл, живой.

О. Чюмина.

Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). Гимет прославленная поэтами гора в Аттике; на ней греки добывали превосходный мед. Древнегреческий философ Эмпедокл, не будучи в состоянии понять причин огненных извержений Этны, бросился в ее кратер, но из желания сделать свой поступок известным современникам и потомству оставил свои сандалии при подошве горы.

182. Юпитер и Путник

(Jupiter et Passager)

Когда б обеты все, какие в час тревоги

Мы приносить богам готовы без числа,

Не забывалися, едва она прошла,

Обогатились бы тогда наверно боги.

Но забываем мы о долге Небесам,

И памятны одни долги земные нам.

"Юпитер никогда не требует уплаты!

Безбожник говорит. - Не шлет повесток он!"

А грома грозные раскаты?

А потемневший небосклон?

Так Путник на море, в один из ураганов,

Напуган был, и не жалея слов,

Пообещал он сто волов,

Завоевателю Титанов!

(Не обладая ни одним,

И сто слонов мог обещать он тоже,

Что для него не стоило б дороже).

Причалив к берегу, спасен и невредим,

Он из костей устроил всесожженье;

К царю богов от них вознесен дым.

"Юпитер,-молвил он,-вот жертвоприношенье!

Прими его: ведь дымом лишь одним

Величие твое и бескорыстье сыты;

Отныне мы с тобою - квиты!"

Юпитер сделал вид, что посмеялся он;

Чрез неneieuei же дней обманщик видит сон

О том, что в тайнике сокровища зарыты.

Он кинулся туда как на пожар,

Но лишь грабителей нашел он вместо клада.

Моля, чтобы ему дана была пощада,

Он обещал им сто талантов в дар,

В земле зарытых чистоганом.

Но те сочли слова его обманом:

- Приятель, ты шутить задумал невпопад,

Сказал ему один грабитель,

- Умри, и в дар из ста талантов клад

Плутону отнеси в подземную обитель.

О. Чюмина.

Сюжет заимствован из басен Эзопа и Поджио (прим. к б. 43). Встречается также у Рабле в "Гаргантюа и Пантагрюэль".

183. Лисица и Кот

(Le Renard et le Chat)

Лиса и Кот вдвоем пустились в долгий путь,

И с первых же шагов их скука одолела.

И вот Лиса, чтоб идя не заснуть,

С Котом о доблестях поспорить захотела

И говорит: "Почтенный кум,

Я слышала не раз, как хвалят все твой ум,

И говорят, что ты хитер, лукав и ловок.

Не смею умалять твоих заслуг,

Лисица и Кот

Но, право, милый Друг,

Не знаешь ты и доли всех уловок,

Которых у меня такой большой запас!"

- Ты, кумушка, права на этот раз,

Ей Кот в ответ, - к тому же я, признаться,

С тобой не стану и тягаться;

Моих затей недолог счет:

Один простой талант - в нем все мое спасенье,

Зато уж он один, без всякого сомненья,

Твоих три сотни за пояс заткнет!

Так, слово за слово, и завязалась ссора.

Но рассудить задумал их Зевес.

И только что взошли они в дремучий лес,

Как бросилась на них борзых лихая свора.

Тут Кот в единый миг на дерево залез

И вниз кричит: - Вот все мое уменье!

Теперь, кума,

Яви-ка ты плоды лукавого ума

И поищи по-своему спасенья!

Лиса же, между тем, на разные лады

Морочила назойливую свору,

И, ведая в лесу все тайные ходы,

Старалась улизнуть в извилистую нору.

Но и в норах, где пес Лисы не достигал,

Ее охотник ?u?i? донимал.

И как моя кума ни ухищрялась,

Все ж в зубы под конец двум ловким псам

попалась.

Нередко нам вредит излишество затей.

По мне, одно оружие имей,

Да в совершенстве им владей

И в дело вовремя пустить его умей.

Г-т.

Заимствована из "Апологии Федра" новейшего латинского поэта Ренье (Regnerus) (1589-1658) (прим. к б. 149). На русский язык басня переведена Сумароковым ("Лисица и Кошка").

184. Муж, Жена и Вор

(Le Mari, la Femme et le Voleur)

Жил Муж,

В Жену влюбленный страстно.

Но, обращаяся с Женою полновластно,

Он был несчастен... Почему ж?

Да потому, что равнодушна

К нему была его Жена,

Всегда ровна, всегда послушна,

Всегда, как камень, холодна!

Несчастный Муж страдал, - и это так понятно:

Ведь он был Муж,-с Женой жить принужден.

Женатым же тогда приятно,

Когда союз любовью освящен.

Супруга же к нему любовью не пылала

И с нежностью его ни разу не ласкала.

И вот однажды в ночь обиженный супруг

Ей горько плакался на жизнь свою, как вдруг

Их разговор

Прервал внезапно Вор.

Несчастная Жена так Вора испугалась,

Что с трепетом скорей прижалась

Всем телом к Мужу. "Милый друг!

Вскричал тут радостно супруг.

Не будь тебя - такого счастья

Я не изведал бы вовек.

Возьми же, добрый человек,

В награду за твое участье

Что хочешь!" И в короткий срок

Вор все унес, что только смог.

Из басни вывел я такое заключенье:

Страх - чувство всех других сильней.

При нем забудешь отвращенье.

Но иногда и страх бледней

Бывает при любви. Так был один влюбленный

Настолько страстью ослепленный,

Что дом поджег нарочно свой

Лишь для того, чтоб, от огня спасая,

Своей рискуя головой,

Возлюбленную несть в объятиях сжимая.

Мне по душе горячей страсти зной:

Я рассказал сейчас рассказ любимый мой.

Но на такой порыв испанец лишь способен:

Не так безумен он, как пылко благороден.

А. Зарин.

Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).