Юрий Хазанов - Мой марафон

Они зашли в дом, где находилось несколько лётчиков, похожих на шофёров, и девушка-диспетчер, а все стены были увешаны плакатами и таблицами. На таблицах нарисованы самолётные крылья и закрылки, и хвосты, и двигатели с разными цилиндрами, поршнями, фильтрами и маслонасосами. Но в них Митя пока ещё ничего не понимал, поэтому больше всего ему понравился плакат, где был изображён спящий дяденька, а рядом с ним, на тумбочке, включённый электрочайник. Вода из чайника давно выкипела, уже вспыхнула тумбочка, загорелась кровать... И под рисунком была такая подпись:

Митя успел, наверно, раз десять прочитать эти злорадные стихи и запомнить их на всю жизнь, успел узнать, что «какой-то Федосеев хочет прожить дуриком, а начальство на него молится», когда, наконец, девушка-диспетчер что-то сказала одному из лётчиков, похожих на шофёров, и тот направился к двери, по пути бросив Митиному папе: «Пойдёмте!».

Митя был разочарован. Никакого объявления посадки, никакой торжественности, важности. Как будто в автобус садятся. «Пойдёмте!» — и всё.

Они пошли за лётчиком по аэродрому, прямо по траве, мимо небольших самолётов, вблизи уже не похожих на кузнечиков. Папа говорил Мите:

— Вот эти, видишь,— с каждой стороны по два крыла — это бипланы, АН-2, а вон моноплан, ЯК-12, на таком мы и полетим.

Первым в кабину самолёта поднялся .пилот, за ним Митя, а потом папа. Он сел сзади, а Митя справа от пилота. Прямо перед Митиными глазами находился щиток с приборами и кнопками — их было столько, что просто глаза разбегались. Потом, во время полёта, Митя насчитал шестьдесят пять. А сейчас он смотрел, что будет делать лётчик.

Лётчик же сделал почти незаметное движение, и мотор заработал. Митя глядел вовсю, стараясь ничего не пропустить, но он не знал, куда надо смотреть, и вид у него был растерянный. Наверно, поэтому лётчик пожалел его и начал объяснять. Правда, из объяснений Митя почти ничего не понял, но всё равно было как-то легче.

Лётчик говорил, что перед выруливанием надо проверять отклонение рулей...

— Так... Нормально... Закрылки тоже работают. Авиагоризонт включён и разарретирован... Ну, этого ты не поймёшь... Так... Теперь перед взлётом: противопожарный кран полностью от себя — раз!.. Стояночный тормоз выключен... Шаг винта — малый... Триммер руля высоты — в положении «Взлёт». Ну, а положение закрылков, сам понимаешь, по условиям взлёта...

Последних слов лётчика Митя не услышал, потому что мотор заревел, и самолёт, подпрыгивая, помчался через поле. Быстрее, ещё быстрей! И вдруг звук мотора стал каким-то другим — ровнее и глуше: самолёт поднялся в воздух.

Митя стал смотреть вниз. Казалось, до земли рукой подать — просто всё на ней сделалось внезапно маленьким, игрушечным... Игрушечные дома, люди, телеграфные столбы, квадратики полей. А вон идёт игрушечный поезд, и из трубы паровоза валит игрушечный дым... Так и хотелось присесть на корточки рядом с этими игрушками, потрогать их, переставить с места на место.

— Высота двести метров,— сказал лётчик.—Скорость сто пятьдесят километров в час.

Митя стал сравнивать с самолётом ТУ. Получилось, что летят они сейчас раз в пятьдесят ниже и раз в шесть медленнее. Но он не произнёс вслух результаты своих подсчётов, чтоб не обидеть лётчика.

Отвернувшись от окна, Митя стал смотреть, как же управляют самолётом, и решил, что это совсем нетрудно, только сначала надо научиться ездить на автомобиле.

Папа наклонился к Мите и прокричал, не забыл ли тот захватить с собой хлореллу. Митя пожал плечами, и тогда папа объяснил сквозь рёв мотора, что хлорелла — будущая еда будущих космонавтов. Она почти ничего не весит, потому что это микроскопическая водоросль. Зато очень быстро растёт. А похожа на зелёную сметану и пахнет болотом.

— Фу! — сказал Митя.

— Не «фу»! — закричал папа.— Потому что химики сделают так, что хлорелла будет иметь какой хочешь вкус и какой хочешь запах. Хочешь, как у жареного цыплёнка, или у селёдочки в пряном соусе, или у тушёной говядины...

У папы заблестели глаза, и он замолк, а Митя стал смотреть вниз на неровные линии дорог и полей — они напоминали волны, которые первоклассники рисуют в своих альбомах. Иногда эти волны становились ровными, как из-под линейки, а то еще земля делалась похожей на старую кухонную клеёнку — зелёную, с морщинами и пролысинами.

Но вот лётчик нажал правой рукой на чёрный рычаг у себя между коленями, самолёт начал крениться влево, и всё, что Митя видел раньше, пропало, а вместо этого на него полезла вздыбленная земля, словно они стали взбираться по крутому склону. Потом они легли на правое крыло, и всё повторилось сначала. У Мити даже голова закружилась. Но вскоре самолёт выровнялся, и Митя увидел совсем близко дома, и деревья, и людей — уже не игрушечных, а больших и настоящих.

...Кабинет главного врача больницы, куда они с папой вошли минут через десять, был похож на их школьную учительскую: в нём стояло такое же кресло, вроде кожаной подковы, и вдоль стен — квадратные стулья, а на шкафах и подоконниках также валялись какие-то таблицы, и на столах — тетрадки и журналы. Только в них были не задачки, не диктанты и не отметки успеваемости или посещаемости, а истории болезней.

Папа и главный врач стали разговаривать о больных, об операциях, а Мите было неинтересно. Он уже дома наслушался про все эти аппендициты, и резекции, и даже про облитерирующий эндартериит. Ненадолго его внимание привлёк какой-то плакат на стене. Митя подошёл ближе и прочитал: «Таблица Д. А. Сивцева для исследования остроты зрения».

«Ну-ка,— подумал Митя,— сейчас откуда хочешь все буквы возьму и прочитаю!»

Он отошёл на другой конец комнаты, прищурил глаза, но смог разобрать только пять рядов букв:

ШБ

МНК

ЫМБШ

БЫНКМ

ИНШМК...

«Надо просто выучить наизусть,— решил Митя.— Как стихи. Вот врачи тогда удивятся! Скажут, что я вижу лучше, чем в бинокль».

И он стал запоминать: ШБ — шуба... Так легче, если слова придумаешь... МНК — манка... ЫМБШ... ЫМБШ...

На этом Митя и застрял... А кроме того, в комнате стало вдруг тихо. Раньше папа и главный врач очень громко разговаривали, а тут вдруг почти шёпотом стали и на Митю раза два поглядели. Наверно, папа про его анализы что-нибудь рассказывал.

Потом взрослые кончили шептаться, и папа сказал, пусть Митя посидит — они с доктором пройдут по палатам...

Спросите теперь, долго ли он пробыл в комнате, прежде чем вошла та самая женщина, Митя ни за что не сможет ответить. Не сможет потому, что последующие события заставили его позабыть не только о времени, а и вообще на каком он свете!

Итак, через какое-то время, после того как Митя остался один, в комнату вошла женщина. Самая обыкновенная, не старая и не молодая. Как его мама. Она могла быть врачом, медсестрой, инженером, кем хотите. Женщина посмотрела по сторонам, и Митя решил, что ей нужен главный врач.