Елена Шолохова - Ниже бездны, выше облаков

– Напал, напал. Пошли, Таня.

Не вдаваясь в объяснения, взял её за руку и повёл к выходу.

Думал проводить только до подъезда, но она затащила меня к себе:

– Пойдём поднимешься. У тебя кровь на лице. А то придёшь домой, перепугаешь своих.

– А твоих не перепугаю?

– А у меня дома нет никого. Мама с папой в гости ушли, праздник же, – сказала и тут же осеклась, зарделась вся.

Даже в полумраке подъезда было видно, как она, только что бледная, покраснела от смущения. Нет, правда, какая же она смешная!

– Уговорила, идём, – хмыкнул я.

Таня нервничала так, что собственную дверь открыла раза с пятого. И вошли – тут же засуетилась, помчалась розу ставить в воду, греть чай, искать аптечку. Ну а я решил осмотреться – интересно же, кто как живёт.

– Круто у тебя, – заценил я интерьерчик а-ля буржуи девятнадцатого века. – Хотя, будь у меня своя хата, наверное, что-нибудь хайтешное забабахал.

Таня аукнула в ответ откуда-то из глубины квартиры. Я пошёл гулять дальше. Забрёл в её комнату. Типичные девчачьи владения – мишки, книжки, куклы, домики и постеры на полстены – с метросексуалами. На кровати – куча платьев вразброс. Видно, долго выбирала, что сегодня надеть. Над столом – два постера: Джастина Бибера и Зака Эфрона. Из-под Зака торчал уголок. Совершенно без задней мысли зацепил его и вытянул. Оба-на! Моя фотка крупным планом. Откуда?!

– Ты здесь? – заглянула Таня.

В руках она держала какой-то бутылёк. Лечить меня, видать, надумала.

– Я там всё приготовила. Блин, у меня тут такой бардак. Я не думала… Извини.

– Да ну, забей. А откуда у тебя эта фотка? – и я показал Тане свою находку.

Она, едва взглянув на снимок, сначала вспыхнула, потупилась, а потом как-то сникла вся. Я сто раз пожалел, что сюда сунулся, ещё с этой фоткой к ней пристал. Чего доброго расплачется!

– Ну ты чего?

– Ты, наверное, думаешь, что я дура, – выдавила Таня убитым голосом.

– Ничего я не думаю. Просто удивился, откуда она у тебя. Не припоминаю такой.

– Я со странички Аниты её скачала. В Одноклассниках. Там у неё много твоих фотографий.

Она стояла, низко опустив голову, как ребёнок, который напакостил и покорно ждёт наказания. Ждёт и боится. Глупая, вон даже нижнюю губу закусила. Потом робко подняла глаза, посмотрела, будто спросила: «Что теперь?» Мне хотелось ей сказать, что она напридумывала себе не пойми что, грузится из-за всякой ерунды и не дура она вовсе, а такая… милая. Может, зря не сказал. Вместо этого прижал её к себе. Она не оттолкнула, не спрятала лицо, а посмотрела так, что всё на свете послал бы к чёрту. Всякие доводы разума и вообще мысли ушли на задний план. Я видел лишь её лицо, глаза, губы… Сдержаться было невозможно, и я поцеловал её. Сперва легко, едва касаясь, но неожиданно она ответила на поцелуй. Тоже поначалу робко, потом всё смелее. И тут уж меня захлестнуло.

Брямц – из её рук выпал бутылёк…

На следующий день чуть не с восьми утра мне стал названивать Костя Бахметьев. Попытки с шестой ему таки удалось прорваться через мой сон.

– Чего тебе? – я был, естественно, недоволен.

– Слушай, Димон, прости, а? Сам не знаю, но меня реально переклинило вчера. Сильно я тебя?

– Нормально.

– Вот я дятел! Но если тебе станет легче, то ты меня тоже неслабо приложил. И за эту твою… подружку тоже прости, а?

– Её Таня зовут.

– Да-да, Таня. Я зря про неё так… В общем, обстегался я.

– Да всё, проехали. Не парься.

– Лады. А она… так или всё серьёзно?

– Она – не так.

– О-о! А у вас с ней чё-нить было?

Я вспомнил, как мы целовались с Таней. И внутри всё всколыхнулось.

Дальше поцелуев дело, конечно, не зашло, а именно это интересовало Костяна, так что для него, пожалуй, что и не было. Ну а для меня было. Ещё как было…

Ничего не хочется говорить. Нет, неправда – хочется, и ещё как! Всему миру прокричать бы, как я счастлива. Но боюсь спугнуть это счастье – таким хрупким оно мне кажется. Таким призрачным, почти нереальным. Мне и в самом деле до сих пор не верится: неужели самая заветная, самая смелая и недостижимая мечта осуществилась? В душе я ликую и в то же время страшусь, а вдруг… Этих «вдруг» – множество: разонравлюсь, надоем, встретит другую, помирится с Анитой – перечислять можно до бесконечности. Этот суеверный страх и заставляет держать язык за зубами. Даже с мамой не решаюсь поделиться, хоть меня порой и распирает. Так бабушка, папина мама, научила. Плохое, говорила, надо всем рассказывать: и сны, и мысли, и события. Ничего в себе не держать. Ну, вроде как избавляться. А вот о хорошем – ни-ни, а то ускользнёт. Я её байкам не верила, да и сейчас не верю, потому что на всё у неё есть приметы – шагу не ступи. А здесь поостереглась – так, на всякий случай.

Перечитала повесть Щербаковой «Вам и не снилось» – плакала навзрыд. Мне и раньше нравилась эта книга, но сейчас представляла, что и у нас будет так же, по-настоящему, чтобы любить самозабвенно, на всю жизнь. Я-то Диму люблю. Безоглядно. Люблю так, как, наверное, никто не любил. А вот он вряд ли, конечно… Но мечтать-то об этом мне никто не запретит. Да и грех жаловаться: даже просто нравиться ему, проводить вместе время – это уже огромное счастье, какое мне и не снилось.

«Жизнь – больше любви», – говорит моя книжная тёзка, Танечка, та самая, у которой глаза тоскливые, как у больной собаки. А я знаю, не так это, не у всех, не всегда. Моя любовь ничуть не меньше жизни. Наоборот. Да и не нужна мне такая жизнь, где не было бы любви, где не было бы Димы…

После восьмого марта, после того как мы целовались с ним, я ни о чём другом и думать не могу. Хожу как помешанная. От одного лишь воспоминания на меня накатывает жар и такое сладостное чувство, что земля уплывает из-под ног. На улице, в классе – в общем, там, где кругом люди, общаться с ним мне и вправду стало легче, свободнее, но, как только мы остаёмся наедине, со мной творится нечто невообразимое. Меня словно электризует. Стоит ему до меня дотронуться – и дрожь по всему телу, волной. В такие моменты я побаиваюсь и одновременно хочу – да что скрывать! – безумно хочу, чтобы Дима снова меня поцеловал. Я жду этого, когда он провожает меня после школы. Мы доходим до моего подъезда, и он сразу прощается. Но вижу по его взгляду, чувствую – ему тоже этого хочется, и не могу понять, что и почему его останавливает. Всю неделю голову ломаю, какой бы повод придумать, чтобы он снова пришёл ко мне домой, но пока ничего не придумывается.

Первые дни после праздников я побаивалась Аниты Манцур. Разозлившись, она вполне могла наплевать на все возможные последствия и подловить меня где угодно. Да в той же уборной. Но, к счастью, в школе она не появлялась. Не давала себя забыть и Запевалова. Хорошо хоть она не такая отчаянная, как Манцур, и старается, чтобы всё было шито-крыто. Иногда я ловлю на себе её взгляд – она словно говорит мне: «Не думай, что тебе сошло с рук твоё предательство. Ты ещё за всё поплатишься». Но пока Запевалова ограничивается лишь мелкими пакостями. Разумеется, делает их не сама, на это есть другие, такие как Зубков. Несколько дней назад, например, он состряпал фотожабу – моё лицо и чьё-то голое туловище – и разослал mms всему классу (в том числе и мне), а может, ещё и в Интернете разместил. Нашим его послание пришло прямо на уроке, судя по тому, как все один за другим полезли в свои телефоны и через пару секунд начали смеяться и оборачиваться в мою сторону. Только Диме не отправил, ну а я постеснялась показать ему зубковские художества. Хоть все и понимают, что это фотошоп, но всё равно мне было стыдно и неприятно.