Джефри Триз - Холмы Варны

- А ведь это почти остров. С одной стороны озеро, с другой - река, и со всех сторон - обрывы.

- Не знаю, удалось ли им приблизиться к небу, но от людей они сумели отгородиться.

- Что ж, их нельзя винить - ведь вокруг рыщут турки. Однако и говоря это, Алан знал, что монастырь был построен за много веков до того, как турецкие орды вторглись в Европу. Некогда в Варну пришли те, кто искал святой жизни, и они построили в этом диком краю приют благочестия и учености. "Но вот кто обитает здесь теперь?" - подумал Алан.

Еще немного - и они узнают. Тропинка, настолько крутая, что местами она переходила в грубо вытесанные ступеньки, петляя, вела на вершину утеса. На полпути поперек нее высились массивные ворота, напоминавшие предмостное укрепление замка.

- Попасть туда можно только через эти ворота, - сказал Алан.

Хотя уже смеркалось, они хорошо видели, что и слева и справа от ворот скала уходила вниз совершенно отвесно. Проникнуть в монастырь незаметно было нельзя. К счастью, у них и не было такого намерения.

- Только не спутай, кто мы такие и зачем сюда пришли, - прошептал Алан на ухо девушке.

- Не беспокойся, я все помню назубок.

Наконец они подошли к окованным железом створкам ворот. Вот она, решающая минута. Алан сжал кулак и постучал.

Стук замер, и наступила тишина. Подождав немного, он постучал еще раз.

По-прежнему единственным ответом была тишина. Монастырь казался таким же угрюмым и безмолвным, как окружающие утесы. Молодые люди переглянулись. С каждым мгновением становилось все темней.

- Дай-ка я, - сказала Анджела.

- Ну, уж если они моего стука не услышали, так где же тебе...

Тут он вздрогнул от громового стука и, поглядев на Анджелу, увидел, что она сжимает в руке большой камень. Ее выдумка оказалась удачной. Прямо перед ними приоткрылось решетчатое окошко. Старческий голос пробормотал что-то невнятное. Алан заговорил по-гречески:

- Мы два молодых паломника, отец. Мы ищем ночлега.

- Уже поздно, солнце зашло, а монастырские правила запрещают открывать ворота после наступления темноты.

- Во имя христианского милосердия, отец! Мы прошли долгий путь, мы изнемогаем от голода и не нашли здесь другого жилья.

- В Варне и нет другого жилья. Мы чураемся мира и его суетной греховности.

- Мы тоже бежим от мира и суетной греховности, отец, - вкрадчиво сказала Анджела, почти не покривив душой. "Уж Морелли, во всяком случае, можно считать воплощением суетной греховности", - подумала она.

Невидимый привратник долго молчал, словно раздумывая, а потом сказал:

- Монастырь - не заезжий двор, и тут вы не найдете мягких постелей и сладкой еды...

- Мы ищем духовного утешения, - немедленно нашлась Анджела, - а не мирских удовольствий.

- Ну что ж, - проворчал монах, - входите.

Взвизгнули задвижки, загремел железный засов, и в одной из створок открылась небольшая дверца. Подняв фонарь, на Алана и Анджелу подозрительно уставился длинноволосый бородатый монах. Они вошли, и он принялся возиться с задвижками и засовами.

- Вот мы и у цели, - с торжеством прошептала Анджела по-итальянски.

Алан ничего не ответил. У него было предчувствие, что самое трудное еще впереди.

Алан не раз бывал в больших католических монастырях Йоркшира и других английских графств, но ничего подобного этому монастырю он еще никогда в жизни не видел.

Ему приходилось встречать и хороших монахов и плохих: монахов, которые были учеными книжниками и умелыми врачевателями; монахов, которые возделывали поля в Пеннинских долинах гораздо лучше, чем окрестные сквайры; монахов, которые заводили школы и были искусными зодчими... Но, по правде говоря, еще чаще он встречал монахов, которые думали только о своих лошадях и гончих, винных погребах и хорошеньких девушках в соседней деревне.

Однако монахи Варны, казалось, не думали ни о трудах во славу господню, ни о мирских радостях. Это были люди, так долго жившие затворниками в этом глухом краю, что их души и разум заплесневели, словно хлеб, забытый в кладовой...

Молодых людей долго вели через настоящий лабиринт темных зданий, пока, наконец, они не оказались в монастырской гостинице - каменной клетушке, где, судя по всему, уже многие годы никто не останавливался.

- Знаешь, - сказала Анджела, - мне кажется, последним здесь ночевал тот старый паломник... Ну, ты знаешь...

Окон не было, их заменяла небольшая дыра под самым потолком, так что воздух в комнатушке был спертым, и она пахла гнилой соломой и мышами.

- Да, это никак не заезжий двор, - пробормотал Алан, с грустью вспоминая уютные комнаты тех монастырских гостиниц, в которых ему доводилось бывать.

Через час к ним вошел другой монах, неся в одной руке блюдо с рыбой и ломтями хлеба, а в другой - кувшин воды.

Анджела посмотрела на хлеб, понюхала рыбу и весело заявила:

- Вода, во всяком случае, свежая. Будем рады и этому.

- Где нам можно умыться, отец? - спросил Алан у монаха.

Но тот только нахмурился и ответил сурово:

- Здесь, в Варне, мы умерщвляем плоть, а не холим ее.

- Оно и видно, - шепнула Анджела. - А нас-то учили, что чистота телесная сестра чистоты духовной. Они тут, кажется, придерживаются другого мнения.

В дверях монах обернулся:

- Утром вы явитесь к отцу Димитрию.

- С величайшим удовольствием, - заверил его Алан. - А зачем мы должны являться к отцу Димитрию?

Монах явно счел этот вопрос очень глупым.

- Чтобы заплатить за ночлег. А то зачем же? - ответил он и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Анджела посмотрела на Алана, затем на жалкий ужин и на охапку гнилой соломы, которая должна была служить им постелью, и звонко рассмеялась.

- "Заплатить за ночлег. А то зачем же?"! - передразнила она монаха.

- Какая мерзкая дыра!

- Настоящая темница.

- И все же нам надо придумать предлог, чтобы задержаться здесь как можно дольше - во всяком случае, до тех пор, пока мы не...

Анджела села и начала развязывать тряпки, которыми обмотала свои башмаки, не выдержавшие каменистой дороги и постоянной сырости.

- Если они захотят, чтобы я утром ушла, пусть поглядят на мои ноги, невозмутимо объявила она. - Ой! Чулок присох к ссадине. Бр-р-р! Чего бы я сейчас не отдала за тазик теплой воды!

И все же стоило им лечь, как они мгновенно уснули, и даже унылый колокольный звон, который каждые два часа созывал монахов в часовню на ночную молитву, не мог их разбудить.

Снизу, из долины, монастырь казался отрезанным от всего мира. А теперь, когда они поглядели вниз с его стены, им почудилось, что они уплывают куда-то на облаке.

Бездонные пропасти разверзались под самыми их ногами, и казалось, что каменная стена, опоясывавшая вершину, нужна для того, чтобы монахи не падали из своего монастыря, а не для того, чтобы помешать врагам ворваться в него.