Иван Багмут - Записки солдата

— Назад! — шепчет командир отделения.

В перерывах между ракетами мы отползаем все дальше и дальше и наконец соединяемся с резервом, а позади нас, не умолкая, строчат пулеметы, взлетают ракеты, прорезают воздух нескончаемые ленты трассирующих пуль.

Что было бы, если б полковая колонна вышла на пулеметы? От этой мысли у меня по спине ползут мурашки.

Не замечая ни глубокого снега в балке, ни усталости, весь под впечатлением огромной опасности, которой подвергался полк, я мчусь к колонне, а из головы не идет страшная картина: дергающиеся под пулями тела моих товарищей. Своей смертью они спасли тысячи жизней.

Когда мы докладываем командиру полка, лицо его оживляется. Из штаба дивизии поступили сведения, что небольшая, но вооруженная танками и артиллерией группа немцев вырвалась из окружения и засела где-то в районе нашего марша. Теперь группа обнаружена в совхозе вблизи Субботина.

Пока мы, несколько разведчиков, с приданным нам отделением автоматчиков, проверяем дорогу к Субботину, где благополучно расположился третий батальон, — в направлении совхоза быстро движется полк гвардейских минометов, артиллерия и второй батальон нашего полка.

Не успела колонна войти в Субботино, как справа загремела канонада и на горизонте, ширясь и расплываясь на фоне черного неба, заиграло зарево.

Не будь тут разведки, дело приобрело бы совершенно иной характер… А что, если б Саша и Чернышов солгали? Ведь могли они доложить командиру, что побывали в Субботине? Ведь все мы были совершенно уверены, что за оврагом лежит Субботино.

Через полчаса канонада стихла, и только небо алело от пожара.

Мы заняли просторный дом, и, пока отогревались, подтянулись остальные бойцы взвода. На дворе еще не светало, а в доме уже утро: топится печь, хозяйка печет пироги с картошкой, старый дед чинит сапоги. Мы хотели сразу же завалиться спать, но хозяйка настояла, чтобы мы позавтракали. Не успели доесть пироги, как со двора донесся шум: вернулся второй батальон. А через четверть часа хлопнула дверь, и посланец из штаба коротко крикнул:

— Выходи строиться!

Утро было еще совсем синее, когда полк вышел из села. И снова тысячи ног месили снег, проходя хутора и деревни.

В полдень колонна вышла на большой тракт. Слева слышалась стрельба. Это взбудоражило солдат, но мы двигались прямо на север, и вскоре снова наступила тишина. Усталые бойцы хмуро шли вперед.

— Почему мы идем на север, если фронт движется на запад?

Этот вопрос возникал у многих, и кто-то даже спросил Сашу. Тот прервал рассказ о родном Забайкалье, с минуту молча глядел на бойца, задавшего вопрос, и, не ответив ему ни слова, снова повернулся ко мне.

Через равные промежутки времени звучала команда: «Привал!» Мы падали в снег, дремали пять-семь минут и двигались дальше. После отдыха идти было еще труднее. Бойцы равнодушно плелись, едва передвигая ноги. Никто не знал, сколько еще придется шагать, и всем было неясно, зачем мы движемся куда-то, когда рядом воюют. Казалось, не устал один старшина. Он шел столько же, сколько и мы, отдыхал не больше нас, но, невзирая на это, шаг его отличался твердостью, которой мы не могли не позавидовать. Это вызывало уважение бойцов, и я понял, что один по-настоящему хороший старшина взвода значит больше, чем двухчасовая лекция о дисциплине в походе.

Впереди показался всадник. Он останавливался возле каждого подразделения, и люди тотчас оживлялись. Наконец всадник поравнялся с нами. Мы узнали его — это ПНШ-1 — первый помощник начштаба полка.

— Дивизия идет на соединение с северной группой наших войск, — сказал ПНШ-1, — от быстроты движения нашей дивизии зависит, окружим мы фашистов под Воронежем или враг вырвется из кольца.

Я снова увидел, как молниеносно изменилось настроение бойцов. Чеканя шаг, мы пошли вперед так быстро, что стрелковая рота, шедшая за нами, бросилась догонять нас бегом. Снова послышались шутки, лица сияли.

— Ну что? — обратился Саша к бойцу, задававшему ему вопрос. — Понял теперь, зачем идем на север?

Тот только улыбнулся и, подмигнув, проговорил:

— Даже ноги стали сознательные — не болят!

Да я и по себе чувствовал, как изменилось настроение. Целодневный марш, освященный теперь важной задачей, уже не казался просто трудным и будничным делом, а был почетным, ответственным заданием командования. Мы шли не напрасно, мы выполняли великий долг перед Родиной.

Через два часа нас обогнало подразделение «катюш», потом в том же направлении пронеслось несколько десятков наших самолетов, загремела артиллерийская канонада. Лица бойцов стали сосредоточенными, почти торжественными.

Неожиданно прозвучала команда:

— Привал!

Отдых длился необычно долго. Мы лежали на снегу, и кое-кто успел даже выспаться к тому времени, когда от подразделения к подразделению полетел слух: дивизия получила приказ вернуться назад. А вскоре снова проехал верхом ПНШ-1. Он сообщил, что обе группы наших войск соединились, и передал благодарность командира дивизии за своевременное прибытие к месту назначения; эта своевременность и дала возможность соединиться обеим группам.

Итак, почти сутки полк двигался в одном направлении, потом повернул назад. Молодые бойцы были недовольны, они считали, что надо оставаться на месте соединения с воронежской группой, а не месить понапрасну снег на дорогах. Старые бойцы молчали, и в этом была мудрость старых солдат.

Вечерело. Усилился ветер, неуютная, неприветливая степь стала еще неуютнее и неприветливее. Дорога, разбитая танками и артиллерией, превратилась в сплошной ухаб. Хотелось спать, хотелось есть, хотелось тепла и покоя. Но полк шел, продвигался дальше, и никакая усталость не могла остановить его. Зато когда докатывалось спереди слово «привал» — все падали на снег, и половина из нас успевала даже минуточку поспать. За всю жизнь я не знал более приятного сна, чем на снегу в походе.

Я был дисциплинированным солдатом, за исключением одного: не носил в вещевом мешке ничего, кроме патронов. Правильный взгляд на вещи, в особенности касательно вещмешка, у меня сложился в первом же бою. Я видел, как упал красноармеец. Пуля пробила каску, разворотила голову, и он лежал неподвижно с огромным вещевым мешком на спине. После этого я твердо решил не носить ничего, кроме оружия. Идя в поход, я клал за пазуху одну коробку консервов или колбасу, чтобы можно было пожевать сразу, когда захочется, не тратя времени на разогревание. К тому же у меня в резерве был Брылев, который придерживался диаметрально противоположной точки зрения. Между прочим, у него была привычка запивать водой всякую еду, даже борщ и суп. Последнее вызывало почему-то возмущение всего взвода. Я считал питье воды личным делом каждого и отстаивал свой взгляд перед всем взводом. За это Брылев иногда открывал для меня свой колоссальный сидор.