Софья Яковлева - Мы и большущее озеро

– А кувшинок нет в Красной книге?

Папа как-то подозрительно закряхтел и потёр нос кулаком.

– Забыл, – сказал он. – Видишь ли, маме так хотелось за ними сплавать…

И мы сидели с ним вместе, смотрели и сомневались. А через день от красоты уже почти ничего не осталось. Кубышки стали слабенькие и вялые. Я утащила одну, чтобы посмотреть, как она устроена, ощипала и остатки выбросила в мусор, потому что с ними ничего больше нельзя было сделать. А лилии начали коричневеть, они коричневели-коричневели, и потом их выбросили за стройку на дальнем конце базы. Мама сказала: «Ц-ц-ц. Лучше бы уж мы их в озере оставили». И больше собирать цветы не предлагала.

Вечер приходит, когда взрослые начинают говорить очень тихо. Тогда я знаю, что скоро станет темно и все начнут ходить с фонариками. Керосинку тоже можно взять с собой. Я знаю, как подкручивать фитиль. Только если сделать ярко, то пламя начинает коптить и идёт много дыма. Мама говорит, так не надо, лучше пусть огонь будет поменьше.

Мне нравятся всякие лесные звуки, хотя и страшно немножко тоже. Я сижу со взрослыми на кухне до позднего вечера, а потом мы возвращаемся в наш домик, и мама с папой читают на веранде. А я лежу в кровати под зелёным колючим одеялом и слушаю. Вот лес гудит наверху. Вот что-то стукнуло по крыше. Бум. И шлёпнулось на землю. Шишка? Или кто-то невидимый бросает что-то на нашу крышу? Я хочу встать и пойти на веранду к взрослым. Я сажусь на своей скрипучей кровати, и тут в комнату заглядывает мама.

– Ну-ка что за баловство? – говорит она. – Сейчас же спать.

И вот когда Лёка уже давно уснула, а мама с папой, включив керосинку, сидят на веранде и внимательно прислушиваются к каждому шороху в нашей комнате, тогда мне делается не по себе. И я начинаю думать лунные сказки. Например, про бабушкину квартиру. А квартира у бабушки в центре, в Доме-на-горе. Он большой, пятиэтажный – не то что наш, всего в два этажа.

У бабушки много чудес. У неё много старых вещей, есть балкон, и с третьего этажа видно, наверно, почти весь город. И она любит постряпать из теста. Ещё у неё есть круглый стол, под которым можно сидеть как в домике, и большой чёрный зонтик. Я могла бы поплыть на нём как Винни-Пух, если бы мне разрешили.

У бабушки интересные игрушки, ещё из старых времён, и я всегда с ними играю, когда приезжаю. Некоторые правда уже сами переехали к нам, но я стараюсь с собой игрушки не просить, а то во что же бабушка будет играть, когда нас нет?

А ещё у бабушки за окном не обычный Свердловск, а настоящий сказочный город.

Так вот. Из бабушкиной квартиры виден Другой город. Когда идёшь по улице, то это наш город, обычный. И во дворе тоже. Но когда забираешься на третий этаж и смотришь в окно, это уже Другой город.

Жители там тоже другие, но к ним никак нельзя попасть, потому что когда открываешь балкон, то это уже опять наш город. Он только немного похож на тот, за стеклом.

Они там любят гулять по вечерам и праздновать, поэтому у них где-то далеко на площади часто горят огни. Я знаю, там есть фонтаны. Целый парк фонтанов. Ещё там много скульптур. Больше всего лошадей, без всяких там уздечек и всадников. Просто лошадей. И других животных. Они там так и зовут свой парк – Парк скульптуры и отдыха.

Из бабушкиного окна почти видно их главную площадь. А у нас на той площади институт. Где студенты учатся. Вот как я это узнала.

Однажды мы с бабушкой сидели вечером дома и скучали. Было темно и тихо, а мне хотелось пойти куда-нибудь, где весело. Недавно было Седьмое ноября, и теперь тишина казалась какой-то грустной. Я посмотрела в окно. Там вдалеке горела иллюминация и где-то играла негромкая музыка. Я тогда была ещё маленькой и не знала, что это мне видно Другой город. Я упросила бабушку пойти туда. Я представляла, как по площади в уютном свете фонариков гуляют весёлые люди, тихо поют красивые песни, совсем не про советскую страну и не про миллион алых роз. Они раскланиваются парами и здороваются друг с другом. И танцуют по-старинному. Мерцают и журчат фонтаны. Там есть и киоски. В них продают мороженое и чай. И сок. И квас. Я всё это рассказала бабушке, и бабушка сначала сказала, что сейчас нет никакого праздника. Но потом подумала и согласилась сходить посмотреть. Она послушала меня, и ей, наверное, тоже захотелось это всё увидеть.

Сначала мы шли по тёмным дворам, и вокруг горели разноцветные окошки. Потом пошли мимо тёмного парка. Возле парка светил один голубой фонарь. Мы шли-шли и никого не встретили. Ни-ко-го-шень-ки. Я внимательно смотрела вокруг и всё время спрашивала бабушку: может, мы просто не туда идём? Но бабушка сказала, что у нас есть только одно похожее место. И вот по тёмной таинственной улице мы вышли на площадь. На площади и правда мерцал желтоватый свет. Но не было ни одного человека. И ларьков не было. И фонтанов.

– Уже поздно, – сказала бабушка.

«Опоздали. Праздник кончился», – подумала я. Над площадью стояло огромное, просто высоченное здание. Мне казалось, что оно спит, скучное, молчаливое и тёмное. Я вспомнила, как вон те колонны совсем недавно были украшены флагами. Сейчас в этом здании не было ничего весёлого. Если сегодня тут и был праздник, то мы на него опоздали, это уж точно. Я прислушалась. Нигде ничего не слышалось, только электричество звенело в фонарях.

– Где же иллюминация? – спросила я.

– Не знаю, – сказала бабушка. – Это институт. Здесь учатся студенты. Только днём, а сейчас тут никого нету.

Мы пошли назад. Я оглянулась и тут увидела на самом верху института – так, что вблизи даже и не видно – тонкую цепочку огней.

– Вот и твоя иллюминация, – сказала бабушка.

Странно. Никого нет, в институте пусто, а наверху горят огни. Кому они горят?

Мы вернулись домой, повесили в коридоре наши осенние пальтушки, и тут произошла удивительная вещь. Вбежав в бабушкину комнату, я увидела праздник. Там, вдалеке за окном, по-прежнему праздновали. Играла тихая музыка, люди танцевали, пели и смеялись, продавалось мороженое, журчали фонтаны, и горела иллюминация. Весёлая, яркая и совсем не скучная.

В бабушкино окно видно луну. Её видно и с улицы, и с балкона, но живёт она в небе над Другим городом. А нам её показывают будто по телевизору.