Валерий Квилория - 22 шага против времени

– Городская межа, – надел шапку Прошка. – За ней землица в городском владении числится.

Он тронул поводья, и экипаж поехал дальше, качаясь на рытвинах и ухабах.

– А почему церковь такая маленькая? – спросил Шурка.

– Энто и не церковь вовсе, – отозвался Прошка. – Энто часовня подорожная, чтобы кажный, хто ехать куды собрался, мог воздать молитву за счастливый исход своего пути.

Экипаж следовал по узенькой и кривой улочке, с обеих сторон которой тянулась канава.

– Это есть тоже межа? – указал на неё Лера.

– Экие вы, баре, дивные, – покрутил головой Прошка. – Сразу видать иноземцы. Сие канава сточная. По ней вода с улиц стекает, когда дожди припустят осенью, или там оттепель зимой, или паводок весенний. Да токмо мало чем сии канавы допомогают. Всё одно грязюки на улице, что в болоте – не пройти.

Далее улочка из кривой и узкой мало-помалу становилась всё шире и прямее. Бесконечные плетни по сторонам её сменили такие же бесконечные заборы, за которыми среди зелени садов один за другим стояли дома горожан. Но если поначалу они были по большинству деревянные, крытые соломой и деревянной щепой, то ближе к центру стали попадаться каменные с черепичной и даже железной кровлей.

– На нашу Румынию похоже, – заметил Шурка.

– Похоже, – согласился Лера. – Только гаражей нет, и улицы без асфальта.

Совсем став широкой, улица закончилась обширной площадью. Тут на глаза друзьям попались три мужика. Один из них, малый да щуплый, отчаянно мотал головой.

– Ой, чего деется! – причитал он по-бабьи тонко. – Недород, спаси Господи! Цены, аки псы цепные. Ужо четверть ржи семь рублёв и двадцать пять копеек станется. А в прошловом годе за рубль с двумя алтынами отдавали. Ай-яй-яй!

Двое других поглядывали на него и хмурились.

– А вот и место лобное, – проехав мужиков, остановил лошадей Прошка. – Торговая площадь. На ней четыре тракта сходятся. Мы вот по могилёвской дороге прибыли, а есть ещё и на Минск, и на Полоцк, и на Смоленск.

Друзья осмотрелись. С одной стороны на площадь выходили купеческие дома, в первых этажах которых располагались лавки и магазины. За ними во дворах возвышался католический костёл. Неподалёку виднелись еврейская синагога и молитвенные дома. Напротив, через площадь, в один ряд шли двухэтажные здания присутственных мест [103]. Неподалёку съезжая изба [104]. Рядом, ближе к смоленскому тракту [105], сияла тремя золочёными куполами православная церковь. За корпусами присутственных мест начинался парк, в глубине которого возвышалось величественное здание Дворянского собрания. На западе площадь заканчивалась длинным двухэтажным трактиром [106], на первом этаже которого располагалась харчевня [107], а на втором – гостиничные номера.

– А школы нет, – заметил Шурка и показал в сторону молитвенных домов, – она вон там стоять должна.

– Какой сегодня быть торжеств? – спросил Лера, увидев, что на площади и тут, и там большими и малыми островками толпится народ.

– Торги ныне, – пояснил Прошка. – Каждого второго да пятого дня проводятся [108]…

Кучер хотел было рассказать о торгах подробнее, но тут к нему подошёл рослый мужчина в кафтане из светло-зелёного сукна и в треугольной шляпе.

– Ты чего тута стал, раз-зява?! – набросился он на Прошку. – Не ведаешь, где коновязь [109]?

Но, увидев по-господски одетых Шурку с Лерой, тотчас сменил гнев на милость.

– Извините, ваши благородия, – снял треуголку и пояснил: – Не положено в день торга повозкам посеред площади находиться без особливой нужды. Евграф Андреич наказали.

Друзья смотрели на неизвестного во все глаза и никак не могли понять, кто он и почему командует. На груди мужчины красовался аксельбант, на плечах – погоны, на поясе висели пистолет и внушительного вида палаш. На ногах надеты сапоги и кожаные лосиные штаны. Самый настоящий военный. Но тогда какое ему дело до гражданского города, войны ведь нет?

– А кто такой Евграф Андреевич? – наконец, осведомился Шурка.

– Городничий [110]наш, – надел шляпу обладатель лосин. – Коллежский асессор, майор Капищев. Под их началом обретаемся.

– А ти кто есть этакий? – вспомнив, что он иноземный граф, сделал высокомерное лицо Лера.

– Городовой [111]Игнат Батан, – бойко доложил мужчина. – Из бывших служилых людей драгунского строю [112].

– Молодец! – похвалил Лера и обернулся к Шурке. – Князь, ссудите айн [113]монет.

И, получив серебряный рубль, который Захарьев неизвестно из чего преобразовал, протянул его городовому.

– Держи, мой фрэнд [114].

От усердия Игнат Батан вытянулся по стойке смирно.

– Ты бы, Игнатий Авдеич, господ по торгам провёл да город показал, – подсказал ему Прошка. – Заодно от досужих [115]да убогих [116]оберёг.

– Рад стараться! – просиял городовой, не спуская глаз с Леры. – Ежели прикажут, завсегда готов.

– И мой готов, – спрыгнул с повозки Стопочкин. – Давай, пошли на достопримечательность.

Кучер увёл экипаж к коновязи, а друзья вместе с городовым двинулись по Торговой площади, огибая толпящихся горожан.

– Све-ежая вода! – заорал вдруг вышедший с ближайшей улицы водонос в белом фартуке с огромными конусообразными вёдрами на коромысле.

– Селёдки гала-аннски! – отозвалась сладеньким голосом торговка из рыбьего ряда.

Друзья подошли ближе.

– Почём рыба? – спросил для солидности Шурка у ближайшего мужика, на телеге которого стояла плетёная корзина, полная ещё живой щуки.

– По восьмидесяти копеек за пуд, – поклонился ему продавец. – Берите, панич, не сумлевайтесь. Желаете из корзины, али вот из бочки? – показал он на полную воды бочку по соседству с телегой. – Первой свежести щука.

– Да куда нам столько, – отшутился Шурка.

Услышав это, на него тотчас набросился другой продавец.

– А вот у меня купите – вязиги [117]. Можно и полпуда, можно и фунт. За фунт всего-то четырнадцать копеек.

Шурка пожал плечами. Глядя на него, в разговор вступил третий мужик, стоявший поодаль в окружении двух бочонков.

– Недорого возьму! – взвыл неожиданно он, выхватил из одного бочонка одну рыбину, из другого другую и подступил к Шурке. – Малосольная осетрина по семи копеек за фунт, а також севрюга малосольная по шести копеек.

– Селёдки гала-аннски! – напомнила о себе тётка-селёдочница.

Шурка не знал, куда деться, и уж не рад был, что ввязался в разговор. Но тут выступил городовой, и торговцы рыбой под его суровым взглядом сразу же потеряли интерес к молодому пану.

Опасаясь более подходить к рыбьему ряду, где торговали бойко и напористо, Шурка с Лерой направились к лавкам на краю площади. На пути им повстречался точильщик.

– То-очить ножи-ножницы! – пропел он высоким голосом и добавил низким: – Бритвы пра-авить!