Юлия Кузнецова - Где папа?

Ирка удивилась: раньше я просто дулась молча, а теперь прикалываюсь.

– А ты посуду будешь мыть, – ответил Костя.

Раньше я бы обиделась, но сейчас – это было справедливо. Хотя не знаю, как я буду посуду мыть. Болит каждая косточка. Надо придумать что-то, чтобы не мыть. Оставить на завтра.

– Лиз! – Иркин голос. – Трубку возьми!

Я с кряхтением поднялась с кровати. Какая посуда, они что, с ума сошли? Если только мне её сюда принесут, чтобы я её лёжа помыла…

– Здорόво. Это я. – Андрей говорил торопливо, глотая слова, чуть заикаясь. – У меня тут мама в командировку в понедельник вечером едет. В Италию. Ну, в нормальную командировку. Не в гости в этому… Фредерико. Хотя он звал. Э-э-э, так я тебе говорил, она же в турфирме работает?

– Нет. Кьярка спит?

– Да погоди ты! Спит, спит. Ну, короче. Им надо ездить по городам самим, смотреть, где чего. Чтоб потом нашим туристам рассказывать. И… и она меня с Кьяркой оставляет на ночь. А у меня тут дело… Задание.

– Делай что хочешь, – сказала я устало. – Сам в конце концов поймешь, кто твой Фокс. Ладно, неважно. Я с Кьярой переночую с удовольствием.

– Спасибо, – с облегчением сказал он, – ты настоящий…

– Андрюх, хорош, а? Чего с собой взять?

Он молчал. Наверное, всё ещё думал над фразой, что я «настоящий друг». А у меня внутри, там, где желудок, что-то кувыркалось от счастья. И пело. Укладывать Кьяру! Петь ей колыбельную! Утешать, если страшно! Оле-оле!

Я глянула в окно, за которым кто-то сыпал на сонный город снежную крупу, и подумала: «А всё же – не одной Ирке сегодня выпало счастье!» И сердце немножко сжалось: эх… вот бы папе рассказать.

– Не ложися на краю… – сонно гудела я.

– Анядо! Анядо петь! – закричала Кьяра.

Она спрыгнула с кровати, подбежала к моей и ударила меня. Прямо по носу! Я вскрикнула, было жутко больно. Как будто она мне сломала нос. Из глаз брызнули слёзы.

– Да перестань ты! – гаркнула я, утирая слёзы тыльной стороной ладони. – Ложись немедленно!

Но она стояла у моей кровати и продолжала упрямо повторять: «Анядо петь! Анядо!»

– Да не буду я петь! – рассвирепела я. – Быстро! Ляг! В кровать! И спи! Без всяких песен! Иначе я не знаю, что я с тобой сделаю!

Она замерла на секунду. Потом её личико исказилось от страха. И она заревела так, что у меня волосы на голове встали дыбом. Правда. Они просто зашевелились у меня на голове, как змеи какие-то. В сердце что-то бабахнуло, и я, тоже не выдержав, села рядом с ней на пол, схватила её, прижала к себе, уткнулась в её кудрявую башку, пахнущую шерстяной шапкой и ещё таким нежным, детским, трогательным, и заплакала.

Заплакала от ужаса.

От ужаса, что сказала ей эту жуткую фразу.

«Не знаю, что я с тобой сделаю…»

Что я собиралась с ней сделать? Отшлепать? О нет…

И я зарыдала ещё громче Кьяры.

Когда? Когда «это» началось?

Когда мы стали укладываться спать? Или когда я набирала ей ванну, а она…

Нет, всё началось за ужином. Мы погуляли. Я посадила Кьяру в детский стул и попыталась накормить её пюре из брокколи. Ну, такое, в банке. Довольно мерзкое, если честно. А она стала требовать макароны. У меня были макароны, я их себе на ужин сварила. Но это же я, я могу такое есть, а она – ребёнок. Ей полезное надо. И я попыталась всё-таки запихать в неё брокколи. Кьяра набрала полный рот и плюнула. Прямо в меня. А я была в фартуке, на котором были нарисованы разные виды итальянских пирожных. Фредерико подарил Татьяне. Короче, Кьярка заплевала этот фартук. Я сняла его тут же и попыталась отстирать, но ничего не вышло! Зелёные пятна словно въелись в ткань. Я втянула голову в плечи, представляя, как развопится Татьяна. Подарок Фреде, то-сё!

Ладно. Я плюнула и поставила перед Кьяркой макароны. И когда она уже их начала есть, я вдруг вспомнила, что у неё после них почему-то начинала чесаться нога.

У Кьярки есть небольшое пятнышко на ноге. И когда она съест что-то вроде мандарина, у неё оно краснеет и воспаляется. Начинает чесаться.

Я говорила Татьяне, но она ответила, что пройдёт, у Андрюхи, мол, диатез был гораздо сильнее, просто по всему телу, и ничего страшного.

Пройдёт-то пройдёт, но когда? К тому же Кьярка расчёсывает это пятно до крови. И потом сама плачет от боли. Короче, я решила потихоньку от Татьяны не давать ей ни конфет, ни мандаринов. Просто почитала в инете, какие бывают аллергены (о, их столько оказалось, мамочки, бывает диатез от зелёного яблока!). И спрятала даже печенье «Юбилейное» и виноград, потому что в них много сахара, а сахар провоцирует аллергию.

И стала наблюдать. Так вот, после риса у Кьярки нога не болела. А после макарон – пятно увеличивалось и даже какими-то жуткими корочками покрывалось. А сейчас я, балда, забыла об этом. Всё думала про дурацкий фартук.

– Кьяр, – ласково сказала я, – может, пойдём смотреть мультик? А я тебе дам рисовый сухарик?

Но она покачала головой и продолжила набивать рот макаронными трубочками. Я вздохнула. Ладно. В конце концов, её мама мне сказала, что ничего страшного.

Однако я всё же мучилась. Что толку от того, что сказала Татьяна? Нога-то всё равно будет болеть.

И обсудить не с кем, Андрюха убежал на «дело».

Дальше было хуже. Кьяра смотрела «Винни-Пуха». Я наполняла ей ванну. Когда я вернулась, то обнаружила, что Кьяра переключила канал с DVD на обычный, телевизионный, и смотрит какой-то жуткий боевик со стрельбой и кровищей. Я вырвала у неё пульт и вытащила батарейки, она разревелась, стукнула меня и убежала. Я швырнула батарейки на подоконник, они скатились на пол, под стойку с телеком, и я встала на четвереньки, чтобы их достать, но моя рука под стойку не пролезла. Дядьки на экране потрясали оружием, видимо, подбадривая меня. Я оглянулась в поисках того, чем бы их поддеть, не дядек, а батарейки, но тут из ванной донесся странный звук, словно Кьяра что-то уронила. Я вскочила, просто выключила телевизор, нажав на кнопку.

Кьяра стояла на унитазе. С зубной пастой в руках. Клубничной. К тому времени, как я прибежала, она уже успела съесть треть тюбика.

– Да что ж ты делаешь?! – в отчаянии воскликнула я, вырвала пасту (вспомнив, что где-то читала, что нельзя вырывать у детей из рук ничего, нужно меняться с ними на другой предмет!), схватила Кьяру на руки.

– Кусию, – пояснила она.

От неё пахло искусственной клубникой. Такой химический запах, как от ароматизатора. В голове у меня мелькнула мысль, что клубника – тоже аллерген. И вот непонятно, будет ли нога чесаться от зубной пасты… Я всё-таки не наблюдала пока ещё, вызывает у неё аллергию паста или нет. Что ж, вот, есть такая возможность…

Я быстро раздела её и запихнула в ванну. И только собиралась выйти, разложить на батарее уличные вещи для просушки, как вдруг Кьяра нырнула под воду. У меня всё перевернулось от страха, я подкочила к ней, выловила её. Кьяра отплёвывалась, тёрла глаза и смеялась.