Юлия Кузнецова - Где папа?

Фух.

Всё-таки я считаю, меня от Алисиного гнева моя рожица страшноватая спасла.

А на следующий день мы поехали на дачу, и впервые дорога не показалась мне мучительной, потому что я всё думала про дискотеку, Фокса, Алису и остальных.

Мама долго возилась сначала с замком на заборе, потом – в доме.

– Тут, – пыхтела она, – нужна не женская сила…

Грустно мне стало, просто ужас. Это же в первый раз, когда мы на дачу без папы приехали. Я подумала, что теперь каждое дело будет этими мыслями сопровождаться. Это папа делал, то папа делал. А вот это без папы – вообще никак. Например, грядку под картошку вскопать.

Я прошла на кухню и увидела её. Картофеледавилку…

…Папа с хитрой улыбкой появился в дверях кухни, опёрся руками о дверной косяк и наклонил голову.

– Отгадайте, что я купил?

На локте у него с шуршанием покачивался обычный синий пакет. Папино лицо было тёмным-претёмным от загара, лоб блестел от пота. Он тяжело дышал, жевал жвачку, но взгляд у него был такой задорный, словно он готов вытащить из кармана, посреди июльской жары, палочку с бенгальским огнём.

А у мамы как раз подгорала рыба. Кусочки морского языка, тщательно обваленные ею в муке и соли, насмерть прилипли к чугунной сковородке, которую она из принципа не хотела менять на новую.

Так что мама стояла вся распаренная, с красным лицом и ковыряла рыбу то лопаткой, то вилкой, с грохотом бросая их в раковину, и приговаривала:

– Ах, чтоб тебя! Вот зараза! Ну ты подумай! На секунду отвлеклась!

Так что угадывать содержимое пакета пришлось мне.

– Новый половник?

– Не-а!

Папа с очень довольной улыбкой вытащил из пакета какую-то штуковину, похожую на тяпку, только маленькую и пластмассовую.

– Вот! Вот что это такое! Кто угадает, тому приз! А? Мама бросила на штуку взгляд и хмуро ответила:

– Картофеледавилка!

Папа надул губы и сделал брови домиком.

– Ну вот… Так нечестно. Ты знала? Или угадала?

– Объясните мне, – потребовала я, – зачем давить картофель? Сок из него, что ли, делать?

– Вот именно, – тихо сказала мама, с сожалением выкладывая из сковородки ободранные с одного бока кусочки рыбы, – зачем давить ею картофель, если есть толкушка?

– Толкушка – это толкушка, – заспорил папа. – А это специальное приспособление. Пюре делать. Люди специально его придумали.

Мама молчала, скребла сковороду, теперь уже губкой и под струей воды.

– Ну вот, – повторил папа и повернулся вокруг своей оси, – я так не играю…

Он положил «давилку» на стол и пошёл к себе в комнату. Мама посмотрела ему вслед и вдруг, словно что-то вспомнив, прошептала:

– Ой… Обиделся! Иди скорее за ним, похвали давилку. А то прихватит писательский кризис.

Я пошла к двери.

– Давилку он купил, – услышала я за спиной мамино ворчание. – Лучше бы сковородку новую привёз.

Папа сидел за ноутом, который обязательно привозил с собой на дачу, чтобы писать рассказы. Сколько бы я новое приспособление ни хвалила, он мне уже не верил.

– Да-да, – рассеянно отвечал он, щёлкая мышкой, – конечно… Купил я чушь какую-то… Да мама ещё и знала, что это. Нет чтобы притвориться, что не знает… Ладно, сам понимаю, зря купил. Такой день…

В общем, сегодня, когда мы с мамой приехали на дачу без папы, первым, кто нас встретил, была эта давилка.

Ни разу не использованная, она забилась в угол и гордо торчала оттуда, чёрная и прямая.

– Ну привет, – сказала я ей и достала телефон, чтобы напечатать эсэмэску.

«Папуля, дорогой! Мы приехали на дачу. Отгадай, кто нас тут ждал? Твоя картофеледавилка! Молодец ты, что тогда её купил».

А потом подумала и послала вторую эсэмэску:

«Но без тебя – никакого пюре».

Прошло полгода. И они приехали.

Они – это Андрюха и Кьяра. Их отец перебрался в Москву и попросил Татьяну привезти детей на осенние каникулы.

– Он давно хотел с нами пожить, – сказал Андрюха, – когда ещё разрешение подписывал на наш выезд за границу. Он маме сказал: «Меня позвали в Москву, на складе работать, как перееду – пришлёшь их ко мне».

– Приходите уже, а? – попросила я и повесила трубку.

– Лиза-а! Лиз-а-а! – этот крик так и стоит у меня в ушах.

Радостный крик моей любимой девочки. Она стояла у меня на пороге, в белой куртке, в белой беретке, с нежно-голубым шарфом на шее. И протягивала ко мне руки в голубых перчатках. Её кудрявые волосы торчали из-под шапки.

Андрюха изменился. Ему исправили косоглазие (он мне доложил по скайпу, что ему сделали операцию и она была очень простой, в больнице он всего пару дней провёл), и он теперь ходил в модных очках в тонкой оправе. Под синей курткой виднелся розовый джемпер и белая рубашка под ним. Что-то в нём появилось итальянское, что ли…

Я села на корточки, и Кьярка бросилась мне на шею. Я зажмурилась. Она так выросла. Но пахнет как и раньше – ванильным печеньем.

– Привет ещё раз, – сказал Андрюха. – Посидишь с ней, а? Мне тут надо…

Я улыбнулась. Андрюха только снаружи изменился, а внутри всё такой же. Пойдёт, видно, к Фоксу с Алашей, доказывать, что не верблюд. Ну-ну.

Я поднялась, разматывая шарф на Кьяре.

– С удовольствием посижу, – сказала я. – Только сними свитер розовый, мне кажется, они тебя не поймут.

«Итальянец» покраснел.

Кьярка смешная.

Стала размахивать руками, когда говорит. И что-то в интонациях появилось тоже итальянское. «Та-та-та-та!» – и голос взлетает вверх.

Я любовалась ею. Я была счастлива.

Моя тоска по ней немного притихла, но сейчас я позволила себе чувствовать всё, что хочется. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Плакать от счастья.

Я выслушала все новости.

Кьяра могла теперь есть всё что вздумается («И помидоры, и пиццу, и шоколадное мороженое!»). Правда, об этом Андрюха мне тоже писал. О том, что купание в море совершенно вылечило Кьяркину ногу.

– У меня новый домик с куколками, и главную принцессу зовут Лиза, – продолжила Кьяра, – а няня Изабелла – противная. Она не разрешает шлёпать по лужам.

– Ну, она, наверное, не хочет, чтобы ты испачкала джинсы, – вступаюсь я за няню, подавляя злорадство, – или чтобы ты промочила кроссовки.

– И в сапожках не разрешает! – возмущается Кьяра.

– Ну, тогда и правда противная, – соглашаюсь я.

– Я просто на неё всегда брызгаю, – объяснила Кьяра с хитрой улыбкой.

– Ах ты, хулиганьё! – я сорвалась с места и погналась за ней. Она с хохотом убежала в другую комнату, закуталась в плед и забралась на кровать.

А когда я залезла к ней, то она меня тоже пустила под плед.

– Саsa, – сказала Кьяра.

– Домик, – поняла я и принялась её щекотать.

Кьяра захохотала, запрокинув голову, и я заметила, что у неё полуистёрлась верёвочка от крестика. Ещё немного – и потеряет.