Артем Патрикеев - Мир за дверью

В скором времени проявились и звезды, свет которых теперь казался удивительно ярким. Не стоило просыпаться в такую рань, но окончание сна говорило об обратном. Этот сон не вписывался ни в какую колею, надо будет спросить о нем Ратибора, может, он чего поймет. Кстати говоря, этот сон оказался одним из немногих за всю мою сознательную жизнь, который отсмотрелся (или отснился) от начала и до конца, во всяком случае, так ощущалось на момент моего просыпания. Но сейчас я уже не был в этом уверен. Что есть начало и что есть конец – такой вопрос мог возникнуть уже давно, но именно сейчас появилось время его обдумать. Концовка сна обозначала смерть, что было весьма логично – большие кровопотери, множественные вероятные переломы и все в том же духе, – а вот что это за начало такое? Рассуждая логически, младенец, который постепенно вырастает, начинает себя ощущать самим собой далеко не сразу, а лишь через продолжительный промежуток времени, скажем, года через три-четыре. То же самое могло быть и со мной. Раньше я был волком, но не осознавал этого, а когда осознал, тогда и начался для меня осознаваемый сон.

Идея получалась весьма запутанной, но так как путаться предстояло мне одному, то я решил больше ничего не усложнять, а просто снова заснуть (проще этого решения на данный момент был только удар по голове тупым предметом, полностью вырубающим сознание, получился бы своеобразный удар по кнопке, как у робота, только выключала бы она человека).

Больше снов не было, а если они и были, то без моего участия, во всяком случае, без моего активного участия.

Солнечные лучи жизнерадостно светили в глаза, намекая на то, что некоторые уже проснулись, но так хотелось еще поваляться на этой твердой деревянной постельке (и это не сарказм, после таких трудных дней можно спать и на кровати, посыпанной битым стеклом). Краем уха я услышал, что проснулся Ратибор (точнее, услышал как он начал шевелиться, иначе как можно услышать проснувшегося человека, если он и не думает шевелиться или издавать какие-либо звуки?). Вскоре его шаги, скорее всего, с участием его самого, протопали к ручейку, а потом вернулись обратно. После чего послышался скрежет открываемых консервных банок (которые вчера были лишь слегка приоткрыты, чтобы не будить сонную птицу с утра пораньше) и довольное чавканье. Полежав еще немного и поглотав неожиданно подтекающие слюнки, я, даже не поворачивая головы, спросил:

– А чавкать обязательно полагается или это новая веселая традиция?

– Нет, это вместо будильника, – весело ответил Ратибор. – Вставай, пока все не остыло.

– А что могло остыть? – ничему не удивляясь, спросил я.

– Как что? Твое желание поесть!

Быстрые ответы нашего главного поедателя консервов наводили на мысль о том, что этот сценарий он уже где-то читал.

– Послушай, а ты раньше не бывал в этом мире? – снова я обратился к нему, но теперь уже спустив ноги на землю и мысленно поздоровавшись с Дуболесом, который никак не хотел вступать ни в какие разговоры, видимо занятый чем-то более важным (за важными делами всегда надо следить, а нашу тупую болтовню можно услышать в любое время суток и практически каждый день).

– Не-а.

– А-то мне показалось, что ты как-то хорошо обо всем осведомлен?

Я постарался его подловить, но безуспешно – его лицо оставалось непроницаемо благодушно-веселым.

– Да нет, конечно. Просто я мыслю по аналогии наших предыдущих приключений. Некоторые бывают похожими, а некоторые сильно отличаются от всего ранее видимого мною.

– О, кстати, ты мне напомнил про сон, который застрял в моей голове и сумел остаться в нем до утра.

Я рассказал Ратибору содержание сна, причем рассказ получился намного более веселый, чем само действие, происходившее на самом деле, точнее, во всамделишном сне.

Некоторое время Ратибор размышлял, стараясь переварить услышанное, а заодно и проглоченный паштет. Когда все переварилось или в какой-то степени достигло нужной кондиции, он рассказал, что был давным-давно такой вампирский мир, но мы побывали в нем всего один раз и, как назло, он там погиб очень быстро, причем даже не зная точно причины своей гибели, а я, когда вернулся оттуда, почти ничего не успел рассказать, как исчез. Так что если кому-то что-то и известно, то только мне.

– Кстати говоря, мы даже поволновались несколько минут, не зная, где ты и куда подевался. Но не в наших правилах задавать лишние вопросы и сильно беспокоиться, хорошее развлечение всегда можно отыскать.

– Помню, помню я обстрелянные доспехи, весьма интересное занятие! – поддел его я.

– А что такого? Шерлок Холмс стрелял в стены из пистолета, а чем я хуже? Просто стрелы очень плохо втыкаются в каменную кладку, разве что удастся попасть в стык между камнями, вот и пришлось бедным доспехам проходить проверку на профпригодность, – немного смущенно ответил Ратибор и дожевал остатки паштета.

За время нашего пребывания рядом с Дуболесом уже скопилась большая куча выпотрошенных консервных банок, которая была аккуратно сложена в пакетики. А так как в нашей среде дворников не наблюдалось, я предложил отнести все пакеты к опушке и передать телевизионщикам, пусть увезут в свою мусорку. Но Ратибор тут же предложил Дуболесу зашвырнуть эти банки в город, сил наверняка хватит, особенно если бросать их по одной. Но теперь уже встрял я, предложив подождать, если нападения продолжатся, будем выбрасывать мусор прямо в город, если, конечно, Дуболесовы ветки не подведут. Чем чуть его не обидел. Дуболес очень не любил, когда высказывались сомнения в каких-нибудь его способностях. А если договоримся, то придумаем что-нибудь другое, в крайнем случае, закопаем. Может, они сгниют через пару миллионов лет.

Время завтрака уже прошло, причем часа два назад, но никто из нас не торопился занять свое место у опушки. Разведчики были расставлены повсюду, а время доставки боевой единицы (меня или Ратибора) на место предполагаемого конфликта измерялось считаными секундами, так что мы предпочли немного расслабиться, и я попросил отправить меня к морю. Очень уж понравился мне его вид. Как всегда, очень быстрый полет (у которого было два недостатка: отсутствие стюардесс и еды, способной скоротать время полета, хотя куда уж его коротать) – и я на месте. Ратибор тоже не отставал, приземлившись рядом со мной буквально в следующую секунду.

Мы оказались на крутом утесе, сильно вдававшемся в море, на краю которого красовалось одинокое дерево, судя по виду – сакура. Спокойствие и штиль царили над водными просторами, заманивая нас окунуться в освежающую прохладу. Но некоторые обстоятельства нас сдерживали, и главным из них было метров двадцать до воды. Высота понятие относительное, но нырять с двадцати метров в неизвестное море, да еще и с непонятными перспективами забраться обратно, сразу отбивало все желание нырять. Зато ни капельки не влияло на желание смотреть. Взгляд сам направлялся вдаль, уносился куда-то за горизонт и не хотел возвращаться обратно, пребывая в мире своих видений и иллюзий.