Коллектив авторов - Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2

Идея стихотворения неожиданна: автор противопоставляет друг другу живой, одухотворенный, даже страдающий от произвола человека мир природы («бедный конь») – и мертвенный, равнодушный мир человека. Заболоцкий заставляет читателя по-новому посмотреть на мир, задуматься над тем, что наше восприятие мира замкнуто в «футляр» представлений о том, каким должен быть мир.

Однако природа вызывает у Заболоцкого не просто сочувствие. В своих произведениях он не раз возвращается к мысли о том, что животные обладают своим внутренним миром, недоступным и непостижимым для человека, самодовольно убежденного в собственной исключительности. Так, в стихотворении 1926 года с очень характерным названием «Лицо коня»поэт восклицает:

Так в творчество Заболоцкого приходит важнейшая для него мысль о долге человека перед природой – не только перед животным, но и перед растительным миром, так же, по убеждению поэта, тянущимся к разумности. В 1930-е годы Заболоцкий штудирует труды В. И. Вернадского – одного из основоположников учения о ноосфере – высшем состоянии биосферы, преобразованной научной и творческой мыслью человека. Ведет он активную переписку и с К. Э. Циолковским, в философском учении которого поэта привлекала мысль о том, что в будущем обитатели Земли претерпят полную биохимическую перестройку и превратятся в разумные «животно-растения», непосредственно перерабатывающие солнечную энергию.

Новые представления Заболоцкого о взаимоотношениях человека и природы отчетливо воплощаются уже в натурфилософских [1] Натурфилософия – философия природы. стихотворениях середины 1930-х годов. Традиции натурфилософской поэзии в России весьма почтенны и восходят еще к творчеству М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, поэтов-романтиков. Вспомним, что Пушкин в своем позднем творчестве утверждал существование высших законов, которым в равной степени подчиняются мир природы и мир человека – законов круговорота, смены поколений (стихотворение «Вновь я посетил…»). О трагической разобщенности мира человека и мира природы говорили М. Ю. Лермонтов и Ф. И. Тютчев.

Именно с этой традицией спорит Н. Заболоцкий в стихотворении «Я не ищу гармонии в природе…»(1947). Уже первые его строчки заставляют вспомнить стихотворение Ф. И. Тютчева: «Певучесть есть в морских волнах, / Гармония в стихийных спорах, / И стройный мусикийский [2] Мусикийский (устар.) – музыкальный. шорох / Струится в зыбких камышах». Поэт XIX века противопоставляет природный мир, прекрасный, гармоничный, миру человека, уподобленного им, вслед за французским мыслителем Блезом Паскалем, «мыслящему тростнику» на берегу безбрежного океана природы. По мысли Тютчева, человек исключен из природной гармонии, поскольку не способен стать ее частью, пребывает в вечной борьбе и разладе с ней: «Откуда, как разлад возник? / И отчего же в общем хоре / Душа не то поет, что море, / И ропщет мыслящий тростник?» Не так у Заболоцкого: он отказывается видеть в природе изначальную гармонию:

Однако ощущение разобщенности с природой пробуждает в «человеке разумном» чувство не страха, но долга перед ней, желание всей своей творческой, преобразовательной деятельностью привнести в окружающий мир ту гармонию, по которой томится природа:

«Сон природы» – не состояние невозмутимого покоя, по которому «томились» поэты-романтики, а лишь особое состояние природы, желающей обрести «стройность» и гармоничность – в человеческой деятельности. «Разумный труд» человека дает природной жизни осмысленность, освобождает ее от бремени «дикой свободы», где «от добра неотделимо зло». Не случайно «индустриальные» образы процитированного выше четверостишия напоминают образы «природные»: «блестящий вал турбины» заставляет вспомнить морской вал, «налитые током провода» – полные живыми соками стебли растений, «зарево плотины» – утреннюю зарю, а «пенье труб» – не только крики птиц, но еще и звук духовых инструментов. Таким образом, у Заболоцкого не человек мечтает слиться с природой, раствориться в ней, а сама природа стремится обрести себя в человеческой деятельности, получить в его руках завершение, упорядочиться, наполниться смыслом.

Другое стихотворение поэта – «Вчера, о смерти размышляя…»(1936) вступает в диалог с бессмертным пушкинским «Пророком». В обоих произведениях путь исканий лирического героя начинается с «духовной жажды», и в результате он обретает дар «всеведения». У Заболоцкого читаем: «Все, все услышал я – и трав вечерних пенье, / И речь воды, и камня мертвый крик». Это реминисценция строк А. С. Пушкина: «И внял я неба содроганье, / И горних ангелов полет, / И гад морских подводный ход, / И дольней лозы прозябанье». Обращает на себя внимание, что героям этих произведений открывается одушевленность, даже одухотворенность окружающего мира (отсюда использование обоими поэтами приема олицетворения). Однако эта одушевленность для Заболоцкого – не изначальная черта природного мира. Земной мир обретает духовное измерение в человеческой мысли – в творчестве Пушкина и Хлебникова, в философии мыслителя XVIII века Григория Сковороды, имена которых звучат в стихотворении. Таким образом, человек у Заболоцкого не противопоставлен природе – наоборот, неотделим от нее, составляет ее часть, причем не производную часть («не детище природы»), а неотъемлемую – как «мысль», «ум» природы:

Другими словами, «природы вековечная давильня», о которой писал Заболоцкий в своей поэме «Лодейников»(1932–1947), благодаря человеку одухотворяется, можно сказать, «очеловечивается», обретает самосознание – получает возможность мыслить, смотреть на себя со стороны. И потому в тех изменениях, которые люди вносят в окружающий мир, поэт не видит насилия, ведь это сама природа, идеями и руками человека, открывает и прокладывает себе новые пути. И как бессмертна природа, так бессмертен в ней человек – раз родившись, он навсегда оставляет свой след в мире, самим своим появлением на земле, своей преобразовательной деятельностью влияя на процессы, происходящие в природе.