Коллектив авторов - Философия и методология науки. Учебное пособие

Чтобы избежать угнетенных состояний психики, люди все чаще прибегают к применению различных психотропных средств. Как отмечает Фукуяма, 10 % всего населения США принимают антидепрессант прозак или его аналоги (если взять только взрослое, работоспособное население, то процент людей, принимающих только этот антидепрессант, удваивается) [86] Фукуяма , Ф. Наше постчеловеческое будущее / Ф. Фукуяма. M., 2004. С. 67–73. . Однако это фармакологическое средство, повышая самооценку, блокируя неконтролируемую агрессию, имеет в качестве побочного действия ослабление и потерю памяти, сексуальные расстройства, повреждения мозга.

Третий параметр антропологического кризиса – духовно-нравственный : речь идет о росте девиантного поведения, зарождении новых форм посттрадиционной морали, социальной агрессии и безысходности, появлении противоречащего природе культурного и разумного человека крайнего эгоизма, потребительской психологии и т. д.

Одно из противоречий научно-технического прогресса сегодня состоит в том, что он повышает мощь и производительность труда, но в то же время насаждает потребительскую психологию. Это провоцирует все более разрастающийся кризис духовности. Вслед за необратимыми изменениями в биологической природе и сознании человека происходит деформация собственно «человеческих качеств» – способности к пониманию гуманного и прекрасного, способности сострадать. В.А. Кутырев осмысливает эту тенденцию в рамках явления, которое называет «экономизмом»: «Капиталистическая общественно-экономическая формация переросла в формацию, истиной функционирования и идеологией которой является экономизм. Экономизм – это когда через призму рентабельности рассматривается практически все, что существует…, экономизм – социально институализированный эгоизм. В результате духовность вытесняется на периферию жизни, в филантропию, а от обозначающих ее слов остаются пустые оболочки» [87] Кутырев, В А. Духовность, экономизм и «после»: драма взаимодействия / B.A. Кутырев // Вопросы философии. 2001. № 8. С. 61. .

Антропологический кризис может осмысливаться и как расчеловечивание самого человека, что, по-видимому, и составляет его главное проявление. Если использовать веберовскуто типологию, появление современного человека связано с переходом от аффективных и традиционных способов регулирования социальных отношений к ценностно-рациональному регулированию, т. е. превращением аристотелева «общественного животного» в личность. Именно этот тип человека создал всю ту совокупность феноменов, которую мы привыкли называть «духовной культурой».

Но в терминах веберовской типологии обозначено и начало конца человека как носителя культуры. Последним из веберовских типов социального действия было целерациональное поведение, т. е. поведение, рационально регулирующееся уже не духовными ценностями, но внешней целью. Возникновение этого типа, по Веберу, связано с промышленной революцией и распространением буржуазных рыночных отношений. Немецкий мыслитель использовал выделенные им типы скорее как методологический прием, но в конце своей знаменитой работы поднялся на уровень мировоззренческих обобщений. Вебер писал: «В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-эстетического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы; возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли век механистического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость. Тогда-то применительно к «последним людям» этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: «Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы – и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития» [88] Вебер, М. Протестантская этика и дух капитализма / M. Вебер // Избранные произведения. M, 1990. С 207. .

Вебер выдвигал предположения, но уже сегодня можно определенно сказать, что победило «или»: целерациональное действие из аспекта поведения личности превратилось в ее основу и привело к возникновению другого человека – актора. Понятие актора (актера, дельца, действователя) стало использоваться в социологии в первой половине XX в. Теперь этим понятием можно охарактеризовать особый исторический тип человека рыночно-технологической эпохи, постепенно заменяющего собой личность.

Актор – носитель рациональности как последовательного стремления к сознательно и заранее поставленной цели. Он «разумный эгоист», это человек без ценностей. Актор – продукт отчуждения (К. Маркс), социальной аномии (Э. Дюркгейм), механизации общества (Н. Бердяев), превращения закрытых, «теплых» обществ в открытые, «холодные» и цивилизованные. По мере того как личность становится актором, культура как регулятор социальных отношений заменяется технологией и социотехникой. Люди, считающие себя личностями, склонны рассматривать появление актора как завершение человека.

Однако не актором в действительности «кончается история», не им пресекаются традиции человека и гуманизма. Подлинное расчеловечивание человека возникает тогда, когда техника начинает заменять не только физическую, но и умственную его силу. Атрибут разумности делает людей подобными искусственным техническим системам. В большинстве современных теорий управления признается, что конкурентоспособность предприятий напрямую зависит от того, насколько они приобрели характер социотехнических систем, сплавляющих технику и человека в единое целое. Неслучайно в социологии с середины XX в. словосочетание «человеческий фактор» стало вытеснять и понятие личности, и понятие актора. Человек как «фактор» в отличие от личности и даже актора теряет свою самотождественность, фрагментизируется, «размазывается» по системам. Если в начале своего развития науки о взаимодействии человека с техникой были озабочены приспособлением техники к человеку, то теперь вектор поворачивается в противоположном направлении. Современная инженерная психология рассматривает человека, работающего в сверхсложных автоматических или полуавтоматических системах, как звено этих систем.

Защитники технологизации мира – технократы-прогрессисты (гипермодернисты) выдвигают против человека, в сущности, единственный, но чрезвычайно серьезный довод, о котором они сами иногда сожалеют – прогресс! Он неотвратим, его не остановишь. Поистине так говорят о смерти, от которой все равно не уйдешь. Прогрессизм стал фактически смертельным аргументом. Самоотрицание человека не благо, а зло, но поскольку оно неизбежно, то его надо признать благом – такова логика фатального технократического детерминизма. Однако, освобождаясь от «человеческого, слишком человеческого» (Ницше), от гуманизма и природы, от человеческих чувств и духовности, технократы сами превращаются в роботов нулевого поколения, а пропагандируемый ими прогресс и универсальный эволюционизм выступают «прогрессом к смерти».