Эльдар Ахадов - Кругосветная география русской поэзии

ШТУТГАРТ
Был и я когда-то юн и безус,
Да не понится теперь ничего.
В этом городе повешен был Зюс,
Эта площадь носит имя его.
Был у герцога он правой рукой,
Всех правителей окрестных мудрей,
В стороне германской власти такой
Ни один не добивался еврей.

Не жалея ни богатства, ни сил,
Став легендою далёких времен,
Многих женщин он немецких любил,
И за это был в итоге казнён.
Я прочел это полвека назад,
У завешенного сидя окна,
А за стенкой замерзал Ленинград,
А за стенкой бушевала война.

Скажет каждый, у кого ни спрошу,
В этом городе повешен был Зюс.
Отчего же я здесь вольно дышу,
А в Россию возвращаться боюсь?
Я сегодня, вспоминая о нем,
Путь к спасению последний отверг,
Там где солнечным восходят вином
Виноградники земли Вюртемберг

Кедрин Дмитрий Борисович

СТАРАЯ ГЕРМАНИЯ
Где он теперь, этот домик ветхий,
Зяблик, поющий в плетеной клетке,
Красный шиповник на свежей ветке
И золотистые косы Гретхен?
Пела гитара на старом Рейне,
Бурши читали стихи в кофейне,
Кутая горло платком пуховым,
У клавикордов сидел Бетховен.
Думал ли он, что под каждой крышей
Немцами будут пугать детишек?

Брюсов Валерий Яковлевич

Эти милые, красно-зеленые домики,
Эти садики, в розах и желтых и алых,
Эти смуглые дети, как малые гномики,
Отраженные в тихо-застывших каналах, —
Эти старые лавки, где полки уставлены
Рядом банок пузатых, давно закоптелых,
Этот шум кабаков, заглушенный, подавленный,
Эти рослые женщины в чепчиках белых, —
Это все так знакомо, и кажется: в сказке я,
И готов наважденью воскликнуть я: vade!
Я с тобой повстречался, Рембрандтова Саския?
Я в твой век возвращен, Адриан ван Остаде?

ЗЕЙДЕР ЗЕЕ
Леону Тоому

Я подвержена идее
Побывать на Зейдер-Зее,
На заливе, столь воспетом
Мореплавцем и поэтом
В древней саге и позднее,
В тех столетиях и в этом.
Да! Мечты моей предметом
Стал далекий Зейдер-Зее.
Только я смежаю веки —
Возникает образ некий,
Нежный, как цветок лаванды,
И старинный, как в музее.
Это волны Зейдер-Зее
Омывают Нидерланды,
Реи, якорные змеи,
Лодки, ботики, шаланды.
Кража в Лувре – Зейдер-Зее!
И никто, помимо детства,
До сих пор не знает средства,
Как придумывать заливам
Имена такого склада.
Надо быть каким счастливым
И чудесным ротозеем,
Чтобы крикнуть: – Зейдер-Зее!
И услышать: – Что вам надо?
Говорите поскорее! —
Детский лепет, Зейдер-Зее!
Вижу мельницу и флигель,
Где фламандец Уленшпигель
Или кто-нибудь попозже
Останавливался тоже
И бросался в Зейдер-Зее,
Побледнев от наслажденья,
В дни, когда, на солнце зрея,
Тело жаждет охлажденья,
А русалка или фея
Из волны зовет прохожих,
Бормоча одно и то же:
– Если в рай, так в Зейдер-Зее!
Боже мой, какие танцы
Исполняют оборванцы
В январе на Зейдер-Зее,
Спрятав шеи в бумазее!
На коньках летят, как духи,
Дети, белые старухи,
Длинноногие голландцы.
Что за странные таланты —
На ножах пускаться в бегство
Вдоль серебряной аллеи!
Неужели Нидерланды
Поголовно тянет в детство,
А разбег на Зейдер-Зее?
Мне мешают мысли эти
Просыпаться на рассвете,
А чудесные виденья
Ухудшают поведенье.
Вот сижу, в окно глазея:
Вижу семь тюльпанных грядок,
Мачту, холстик в галерее.
– Где ты? – спрашивают рядом.
Голос тут, но что со взглядом?
– В самом деле, где же, где я?
Врать с утра неинтересно,
Лучше я признаюсь честно,
Что была на Зейдер-Зее.
Да, была на Зейдер-Зее!

Тредиаковский Василий Кириллович

ОПИСАНИЕ ГРОЗЫ, БЫВШИЯ В ГААГЕ
С одной страны гром,
С другой страны гром,
Смутно в воздухе!
Ужасно в ухе!
Набегли тучи,
Воду несучи,
Небо закрыли,
В страх помутили!
Молнии сверкают,
Страхом поражают,
Треск в лесу с перуна,
И темнеет луна,
Вихри бегут с прахом,
Полоса рвет махом,
Страшно ревут воды
От той непогоды.
Ночь наступила,
День изменила,
Сердце упало:
Всё зло настало!
Пролил дождь в крышки,
Трясутся вышки,
Сыплются грады,
Бьют ветрограды.
Все животны рыщут,
Покоя не сыщут,
Биют себя в груди
Виноваты люди,
Боятся напасти
И, чтоб не пропасти,
Руки воздевают,
На небо глашают:
«О солнце красно!
Стань опять ясно,
Разжени тучи,
Слезы горючи,
Столкай премену
Отсель за Вену.
Дхнуть бы зефиром
С тишайшим миром!
А вы, аквилоны,
Будьте как и оны:
Лютость отложите,
Только прохладите.
Побеги вся злоба
До вечного гроба:
Дни нам надо красны,
Приятны и ясны».

Окружена публичными домами
Стариннейшая церковь в Амстердаме,
В любом окне по непречистой даме.
И прислонились к стенке писсуара
Младой турист, девица и гитара.
Над ними свет закатного пожара.
И отражается в воде канала
Красавица с таблеткой веронала.
Она стареет – и она устала.
И тридцать три малайца-сутенера
(Для девочек непрочная опора)
К двум неграм подошли – для разговора.
И девочка, купившая наркотик,
Ругает их, кривит увядший ротик.
К ней ковыляет бледный идиотик.
По-разному живут на свете люди.
Большой закат напоминал о чуде,
А проповедник говорил – о блуде.
Свобода выбора… Свобода воли…
А если всем определяет роли
Сам Саваоф на огненном престоле?

Городницкий Александр Моисеевич

АМСТЕРДАМ
Возврати, Амстердам, ненадолго свой облик вчерашний,
Где ветшающий храм, наклонившись пизанскою башней
Над сплетеньем каналов, его осеняет крестом,
Укрепляя надежность отсюда невидимой дамбы.
Покажи мне опять акварели твои и эстампы, —
Позабытого детства рассыпанный том.

Проведи меня снова по розовому кварталу,
Где за тонким стеклом отдыхают устало
Разноцветные жрицы любви,
Колыхаясь в луче, как аквариумные рыбки.
Их движения плавны, молочные контуры зыбки.
Сотню гульденов дай – и останешься с ней визави.

На каналах подтаявших, в однообразном порядке —
На окне занавески, на палубе садик и грядки —
Неподвижные баржи крутые качают бока.
В этой местности, где с океаном схлестнулась Европа,
Все живут на воде, словно Ной в ожиданье потопа,
Пуповиною кабеля связаны с сушей пока.
Так и мне бы прожить в корабельном уюте убогом,
Там, где птица кружит над теряющим разум Ван-Гогом,
Где шприцы и бутылки швыряет в канал наркота,
В интерьере домов, как и в Новой Голландии строгом,
Между чёртом реальным и полумифическим Богом,
Вспоминая василеостровского неба цвета.