Сергей Патрушев - Политическая наука №3/2011 г. Современная политическая социология

Социетальная интеграция возникает в процессе политической самоорганизации сегментов социума на основе ценностей и норм о бщей реципрокности. Они не только регулируют координацию сотрудничества и конфликта между различными микросредами, но и поддерживают их автономию в рамках макропорядка , повсеместно признанного легитимным . Характерная для общей реципрокности симметрия в признании прав и обязанностей любого гражданина легитимирована формальным равенством перед законом , гарантированным социетальными институтами власти (государством). «Равенство перед законом заменило привилегию в качестве основополагающего принципа социальной организации» [Зидентоп, 2001, с. 116]. Этот принцип макропорядка реален и эффективен лишь в той мере, в какой поддерживается безличностью в применении нормы общей реципрокности: симметрия в реализации прав и обязанностей любого гражданина безразлична по отношению к личности как тех, кто применяет эту норму, так и тех, к кому она применяется.

Сосуществование разнонаправленных тенденций – социетальной дезинтеграции макросреды наряду с социальной интеграцией микросред – свидетельствует о фрагментарности, несистемности политического порядка. В сегментированном социуме, разделенном на множество микросред (общностей с разной степенью интегрированности и идентичности), затруднено установление избирательного сродства между формальными и неформальными институтами. Из четырех способов взаимодействия между формальными и неформальными институтами, которые были выделены Гретхен Хелмке и Стивеном Левитски, – комплементарного, согласующего (accommodating), конкурентного и замещающего (substitutive) [см.: Helmke, Levitsky, 2003, p. 11] – в российской институциональной среде преобладают два последних. Первые два – комплементарный и согласующий – либо свидетельствуют о наличии избирательного сродства между формальными институтами и практиками по производству и воспроизводству установленных в них норм и правил, либо согласуют в некую более или менее приемлемую конфигурацию. Хелмке и Левитски утверждают: «Конкурирующие неформальные институты создают у акторов такие стимулы, которые не совместимы с формальными правилами, – следуя одному правилу, нельзя не нарушать другое. К числу примеров относятся клиентелизм, патримониальное господство (patrimonialism), клановая политика и другие частные институты» [ibid., p. 11]. Конкурентный способ взаимодействия между социальными нормами и предписаниями законов возникает в случае сосуществования неформальных институтов со слабыми или неэффективными формальными институтами. Когда же слабые формальные институты не вступают в противоречие с целями акторов, то они, «стараясь достичь тех результатов, которые ожидались от формальных институтов, но получены не были, создают или используют замещающие неформальные институты» [ibid., p. 15].

Исходной посылкой исследования особенностей организации российской социальной реальности служит рассогласование между средовой потребностью граждан и институциональной структурой, формально предназначенной для ее удовлетворения. Суть этого рассогласования определена и эмпирически подтверждена в других наших исследованиях [см.: Хлопин, 2006]. Оно отражает базовое противоречие, характеризующее взаимоотношения власти и социума в России. Поскольку потребность в самостоятельно организованной среде повседневной жизни, регулируемой недвусмысленными, понятными гражданам нормами, находится в противоречии с зависимостью ее организации от социальных институтов, пользующихся властными полномочиями для произвольной регламентации гражданских прав, происходит фрагментация институционального порядка: как власть предержащие, так и рядовые граждане селективно применяют и исполняют законы [см.: Хлопин, 2006]. Поиски «своих» людей среди официальных лиц приводят к сговору с ними по норме специфической реципрокности. Доверительные отношения между «своими» вне рамок публичных ролей позволяют не только обезопасить пространство частной жизни от произвольного применения официальными лицами властных полномочий, регламентирующих гражданские права, но и вывести его из-под контроля государственных институтов, уполномоченных применять санкции за «свободу» от гражданских обязанностей.

Специфическое представление россиян о том, что есть норма и как ее можно и нужно исполнять, делает невозможным удовлетворение средовой потребности без деформализации правил, регулирующих исполнение властных полномочий, гражданских обязанностей, защиту и реализацию гражданских прав. В представлениях россиян законы ассоциируются с некоторыми рамками или границами их свободы, которые они вынуждены либо не переходить, либо обходить, проявляя избирательность и осторожность. Понимание закона как рамки с зачастую нечеткими, изменчивыми контурами придает ему статус особой реальности: оставаться в рамках закона – значит уметь манипулировать его нормами [см.: Хлопин, 2001, c. 194–196]. Вместо «игры по правилам» акторы ведут «игру с правилами». Конкурентный способ взаимодействия между формальными и неформальными институтами пока что детерминирован патримониальным господством-подчинением, которое, не будучи легальным, остается легитимным ввиду высокой практической значимости личных связей в качестве наиболее приемлемых средств не только для защиты декларированных Конституцией РФ гражданских прав, но и для устранения конфликтов с властями.

Разрыв между формальными правилами и реальными практиками с учетом этих правил проявит устойчивость в собственном воспроизводстве до тех пор, пока россияне не выработают и более или менее успешно не реализуют стратегии гражданского действия , направленного на трансформацию институциональной среды . Переход от гражданского участия к гражданскому действию имманентно связан с ее трансформацией 13 13 О различении понятий «гражданское участие» и «гражданское действие» см.: [Патрушев, 2009]. .

Основной исходной посылкой в исследовании стратегий гражданского действия служит отличие последнего от негражданского действия. Если гражданское действие главным образом направлено на трансформацию сложившихся институциональных практик, так как выражает частные интересы общественного значения (например, преодоление разрыва между формальными и реальными правами в повседневной жизни), то негражданское действие ориентировано на сугубо частные интересы, несопряженные с общественным благом и, как правило, несвязанные с пониманием универсальностиправ и свобод человека. Поскольку в российском социуме не дифференцировалось политическое пространство, интерпретируемое как сфера взаимоотношений и коммуникации граждан, а также граждан и государства с целью согласования и реализации общественных, коллективных и частных интересов, негражданские виды действия акторов не исключают их политическое участие (например, в электоральной активности), что способствует воспроизводству традиционных институциональных практик. В этих практиках наилучшим средством сохранить конституционные права и свободы оказывается не столько когнитивная компетентность (знание законов или умение обходить их – важное, но не главное средство), сколько коммуникативная рациональность , проявляющаяся в навыках устанавливать и поддерживать неформальные связи по нормам специфической реципрокности для решения проблем координации конфликта с властями по поводу реализации тех или иных прав. Социальная интеграция микропрактик на упомянутых основаниях делает сети «своих» людей похожими больше на клики , чем на свободные ассоциации граждан, добровольно подчиняющихся законам в обмен на защиту их прав со стороны социальных институтов.