Юрий Игрицкий - Россия и современный мир №3/2012

В российской периодике часто смешивают общее и особенное: процесс перехода нашей страны от планово-директивной экономики к рынку и экономические реформы 90-х годов, которые составляют лишь часть этого процесса, существенную, но часть. Большинство читателей помнят: к 1992 г. – началу гайдаровских реформ – уже была преодолена изоляция страны от внешнего мира, уничтожена цензура, отвергнута идеология уравнительности, раскрепощена личная инициатива, ликвидирована советская административно-командная система с неизбежным возникновением в обществе естественных рыночных регуляторов, свыше 8 млн. человек были вовлечены в индивидуальную или кооперативную коммерческую деятельность, а 6 марта 1990 г. был принят новый закон о собственности, и в стране был восстановлен институт частной собственности. Тогда же появились частные банки, возникли многочисленные частные предприятия, в том числе и с участием иностранного капитала. С апреля того же года советские люди свободно могли выезжать за рубеж, и был разрешен свободный валютный обмен. Страна уже входила в рынок, и в этом смысле россиянам жить стало лучше, что отмечали тогда многочисленные социологические опросы. Все это произошло еще до гайдаровских реформ.

23 декабря 2007 г., выступая в прениях на заседании Президиума Российской академии наук, посвященном 15-летию экономических реформ, академик Л. Абалкин, решил прервать общий критический тон выступающих. «Нельзя же, уважаемые коллеги, видеть только плохое, – сказал он, – у российских реформ есть и достижения. Посмотрите вокруг – почти каждый москвич имеет сегодня мобильный телефон. Разве это не положительный результат?» Действительно, в 1991 г., до начала реформ, сотовых телефонов у россиян не было (их и не могло быть, они появились в России несколько лет спустя). За 15 лет Россия обогатилась многими техническими новшествами, в том числе и сотовыми телефонами. Что совсем неудивительно, так как Россия, как и все остальные страны, пользуется достижениями мирового научно-технического прогресса. Сарказм Л. Абалкина был направлен на тех, кто стремится представить все положительное в нынешней России как результат гайдаровских реформ.

Представители старшего поколения, вероятно, еще помнят высказанную по поводу такого рода «заслуг» ироническую благодарность советского народа своим руководителям: «После зимы приходит лето, спасибо партии за это!» Да, жизнь стала другой, чем она была в 1991 г. Сегодня – это сотовые телефоны, ноутбуки, мониторы на жидких кристаллах, цифровые фотоаппараты, скайпы, широкополосные компьютеры, электронные планшеты, смартфоны, айфоны, а завтра какое-нибудь еще новое техническое новшество, которое если не сами реформаторы, то их почитатели будут (неважно, прямо или косвенно) выдавать за следствие реформ 1990-х годов. Кроме того, в обыденном сознании всегда присутствует обезоруживающая логическая фигура – «после, следовательно, поэтому». Однако время стремительно мчится, а население живет сегодняшними, насущными проблемами, и через какое-то время многие вообще забудут о том, что в 1990-х годах были проведены реформы. Человеку не свойственно долго рефлексировать о бедствиях, к которым он сумел приспособиться и преодолеть.

Социальная рефлексия – задача общественной науки. Выполнение этой задачи повысит шансы общества избежать будущих кризисов и катастроф, или по меньшей мере ослабить их разрушительное воздействие. Нынешний глубокий системный кризис страны диктует необходимость лишний раз задуматься о произошедшем, провести анализ случившегося, извлечь уроки. Неправда, что История ничему не учит. В этом популярном афоризме отражается лишь естественная человеческая горечь, что учеба достается слишком дорого, а процесс обучения идет слишком медленно. К тому же одни страны быстрее усваивают исторические уроки, другие медленнее.

Что же было сделано российскими реформаторами, начиная с 1992 года? После перестроечных реформ на долю тех, кого Б. Ельцин назначил продолжать переход к рынку, остались два дела: либерализация цен и приватизация. То есть то, что уже было сделано или осуществлялось во всех без исключения постсоциалистических странах Восточной Европы. Завершая процесс создания рыночной инфраструктуры, российские реформаторы всего лишь реализовали общеизвестную экономическую аксиоматику, общую закономерность ликвидации планово-распределительной экономики. Они сделали то, чего нельзя было не сделать, что было продиктовано не чьей-то персональной идеей, а предусмотрено последовательностью действий, независимо от того, кому было поручено их осуществлять. Этот естественный процесс ликвидации директивного управления экономикой должен был произойти и произошел независимо от того, как звучала фамилия главы государства – Ельцин или Гавел, Мечьяр или Бразаускас, Тер-Петросян или Валенса. Процесс перехода к рынку диктовал свою логику, свой алгоритм, поэтому вопрос « что делать?» не стоял, ответ на него был задан процедурой. А вот « как делать?» – здесь был выбор, здесь все зависело от тех, кто этот выбор осуществлял. Российские реформаторы предпочли не только самый радикальный и самый болезненный для населения, но и самый неэффективный для страны вариант проведения реформ.

Реформы начались с либерализации цен. В постсоциалистических странах Европы отпуск цен происходил постепенно (например, в Польше это происходило практически на протяжении всех 1980-х годов), смягчая соответствующими компенсаторными механизмами денежные потери населения, в первую очередь его малообеспеченных слоев. В России ожидания давно назревших кардинальных перемен были настолько велики, что даже изъятие денежных сбережений населения без каких-либо компенсаций 10 10 . Даже советские руководители, проводя денежные реформы 1947 и 1956 гг., обеспечили компенсацию потерь для наименее состоятельных вкладчиков. Российские младореформаторы превзошли в большевизме и Хрущёва, и Сталина, отняв у стариков последние крохи, отложенные на «черный день». , произошедшее в результате отпуска цен в январе 1992 г., не вызвало в обществе серьезного протеста. Хотя начинать либеральные реформы с грабежа собственного народа (а ведь вклады – это важный элемент частной собственности) – действие очень далекое от либеральных ценностей. Люди, пришедшие к власти в ноябре 1991 г. и заявившие о «священной и неприкосновенной частной собственности», начали с того, что отобрали у граждан эту самую собственность. Российские реформаторы ХХ в. от большевистского лозунга в 1917 г. «Грабь награбленное» продвинулись в 1992 г. к еще более большевистскому «Грабь заработанное». В этой связи академик Н. Петраков ставит вопрос: «Можно ли считать прочной правовую основу вновь возникшей частной собственности, если она приобреталась одновременно с экспроприацией частной собственности, находившейся в распоряжении миллионов граждан России?» [16, с. 565].