Наталия Соломко - Белая лошадь – горе не мое (сборник)

– Почему это? – насторожился Саня.

– Ну, вы ведь были сын Арсения Александровича. Мы так близко в первый раз вас видели: вы на другом этаже учились. Я все пыталась себе представить, как вы приходите домой, а там – Сень Саныч… Думаю, как же вы с ним разговариваете – и не боитесь?.. Еще думала, «ты» или «вы» вы ему говорите?.. А на концерте вы сидели рядом с Машкой Матвеевой. Она тогда в вас сразу втрескалась, а мы дразнились…

– А эта Матвеева, видно, прозорливая девушка, – серьезно отозвался Саня. – Сразу поняла, какой прекрасный молодой человек сидит с ней рядом. Это такая черненькая, в очках, да? На втором ряду в прошлом году сидела?.. Очень славная девушка…

– А вы совсем не помните про концерт?

– Совсем… Ну, а дальше что было?

– В антракте вы побежали за мороженной, а мы…

И Саня все вспомнил!.. Это в филармонии было, зима, одиннадцатый класс. Он даже вспомнил, как залихватски подмигивал в зал старенький балалаечник… А в зале, в девятнадцатом ряду (и ряд помнил!), сидела Кондратьева из одиннадцатого «Г», и Сане все время хотелось оглянуться, поглядеть туда, но он не смел… Вот как это было. А потом они встретились в антракте.

«Как, и ты здесь?..» – неискренне удивился Саня (он и с Аристотелевыми пятиклассниками-то напросился только потому, что услышал случайно на перемене: Кондратьева сегодня идет в филармонию), и они встали в очередь за мороженым. Нужно было говорить что-то остроумное, непринужденное, а Саня смотрел в сторону и молчал как дурак… И все-все – и Кондратьева, и тетка, продающая мороженое, и вся длинная очередь, – наверно, понимали, что Саня влюблен в Кондратьеву по уши…

– Вы в нее были влюблены? – спросила проницательная и бестактная Юля.

– В кого?

– Ну, в девочку, с которой вы стояли за мороженым…

А Саня ответил:

– Много будете знать – скоро состаритесь.

– Вы ее тогда спасали?

– А как же! – хмыкнул Саня. – Я всех девочек, в которых влюблен, обязательно спасаю…

– Нет, правда…

– Она не из нашего класса была… – Он вздохнул. – А я спасал девочек исключительно из своего класса, Юля…

Саня не очень любил вспоминать этот случай… Глупый, нелепый случай, имевший место наутро после выпускного. Потом в газетной заметке Саня именовался не иначе как «герой», который, «рискуя жизнью, спас своих товарищей»…

Не любил же Саня об этом вспоминать по целому ряду причин. Во-первых, потому, что героическому Сане было сначала очень страшно, а потом – очень больно, вспоминать об этом не очень-то приятно. А во-вторых, потому, что если сказать кому, в чем заключался «героический поступок», так ведь это один смех… Даже в газете постарались обойтись возвышенной лексикой, конкретно ничего не называя. Потому что… ну как тут сказать?.. «Бросился под велосипед»?.. Это же просто обхохочешься!..

Было так: бродили до рассвета, не хотели расходиться. Да признаться, и боязно было расходиться; вот мы еще вместе, мы еще класс, но это уже в последний раз… Сегодня утром они разойдутся навсегда. Где-то совсем рядом каждого караулит уже своя судьба, какая-то новая, неведомая жизнь… Школа кончилась. Долго они ждали этого, мечтая о свободе, но вот – сбылось, и теперь каждому было не по себе: а что там, впереди?..

Хохотали, пели, что-то кричали весело, бродя по пустынным светлеющим улицам, а тревожно было, потому и цеплялись друг за друга, не хотели расходиться. И когда Тюля сказал, что дома у родителей припрятана бутылка шампанского, все шумно обрадовались: появилась причина еще побыть вместе. Как же можно разойтись, не выпив Тюлино шампанское?! И пошли, гомоня, по улицам.

Тюля жил в узком крутом переулке, в деревянном одноэтажном доме. Кто-то вошел во двор, кто-то остался у ворот, и, пока Тюля на цыпочках крался к холодильнику, бывшие одноклассники развлекались как могли. В частности, выкачен был со двора старенький Тюлин велик «Орленок» без цепи и без педалей. В младые лета Тюля ездил на нем в школу, а на переменах мальчишки лихо гоняли по школьному двору… Теперь-то уж не погоняешь: коленки в руль упираются.

Ветерана приветствовали радостными криками. Костик Зубов посадил на раму Оленьку Клевако, сел сам и, неуклюже загребая длиннющими ногами, выкатил на дорогу. Велик облепили со всех сторон, и Костю с Оленькой покатили с жизнерадостными воплями по улочке вверх, а там развернули и толкнули под горку. Костя и Оленька, хохоча, летели вниз, за ними, тоже хохоча, бежало полкласса, еще полкласса с интересом наблюдало, стоя у Тюлиных ворот, а внизу, из переулка, выезжала поливальная машина… И все еще хохотали и кричали что-то, но произошло уже некое общее замирание, некое тягостное замедление, как во сне или в кино, когда бегущего героя сейчас убьют выстрелом в спину и режиссер дает зрителю возможность наглядеться и проститься… Замерли те, что бежали за велосипедом, замерли те, что стояли и наблюдали, замер в воротах своего дома Тюля с поднятой над головой бутылкой шампанского, и только медленно-медленно катили друг другу навстречу старенький велик без педалей и поливальная машина.

Саня видел все это очень отчетливо, ярко и, будто его толкнули, вдруг стал продираться сквозь пространство, ставшее плотным и тягучим. Он продирался не прямо к накатывающему велосипеду, а к некоей точке перед ним, потому что ясно осознавал, что он, Саня, слишком легок: не удержать ему разогнанный велосипед с двумя седоками и, значит, надо оказаться чуть впереди, чтобы столкнуться и так погасить скорость.

…Какой-то бес напал вдруг на Саню: дурачась, он описал Юле свое «попадание под велосипед», и можно было понять по его рассказу, что все это было очень смешно и занимательно…

– Ощущаете, Юля, трепет? – спрашивал. – Чувствуете, какой человек рядом с вами сидит? Всем героям герой!..

А Юля сидела у костра, молчала, не улыбалась и глядела так, будто знала, как все было на самом деле: как сгрудились над Саней испуганные одноклассники, как хлопали его по щекам, пытаясь привести в себя, как поливали Тюлиным шампанским, а потом тащили на руках в больницу, так и не поняв, живой он еще или уже нет…

– Очень больно было?.. – спросила она. – Глупый, а если б насмерть?.. – И, как маленького, погладила учителя географии по голове.

…Во вторник утром пришла телеграмма:

«Родили сына ваську будем вторник ждем крестины михо.

Солнечно, тихо было в квартире: Арсений Александрович уже ушел руководить вверенной ему школой, Елена Николаевна – учить мальчиков и девочек прекрасному и могучему русскому языку, а у Сани во вторник уроков не было, и он валялся в постели и пытался понять: отчего это проснулся он нынче такой счастливый? Сон, что ли, хороший был? И вдруг припомнилась зеленая далеко внизу земля, ветер, бьющий в лицо… Несмотря на свой солидный возраст, учитель географии все еще летал во сне…